Удивительно, что тогда все молодые женщины казались ей в той или иной степени привлекательными. О. до сих пор помнила, как однажды, сразу после окончания лицея, какое-то время пыталась соблазнить одну девушку, толстую, маленькую, с неприятной внешностью и вечно тоскливым выражением лица, но была быстро и бесповоротно отвергнута ею. О. всегда охватывало трепетное волнение, когда она замечала, что от ее ласк лицо избранницы озаряется каким-то внутренним светом, радостью и припухают губы и в широко распахнутых навстречу О. глазах появляется завораживающий блеск. И искреннего восхищения в этом было куда больше, чем просто утоленного (хотя и ненадолго) честолюбия.
В Руаси она испытывала нечто подобное, когда замечала, как от умелой мужской ласки столь же божественно преображается лицо какой-либо из живущих в замке девушек. Красота обнаженного женского тела всегда потрясала О. И она была более чем благодарна своим подружкам, когда они соглашались раздеваться перед ней, и предлагали ей полюбоваться своей наготой. Обнаженные же на пляже оставляли ее абсолютно равнодушной. При этом красота других женщин, которую О. с характерной для нее щедростью ставила выше собственной, придавала ей уверенность и в своей красоте — она, словно в зеркало, всматривалась в этих женщин и видела в них себя. Власть, которую они имели над нею, была, в то же время, гарантией ее власти над мужчинами. И ей казалось совершенно естественным то, что мужчины с такой настойчивостью добиваются от нее того же, чего она сама хотела от женщин. Она словно давала нескончаемый сеанс одновременной игры в шахматы на двух досках. Иногда партии оказывались нелегкими.
Сейчас О. была влюблена (если это слово вообще подходит для определения ее состояния) в Жаклин и, поскольку подобное случалось с ней довольно часто, никак не могла взять в толк, почему же она медлит, почему скрывает это от девушки?
x x x
Но вот пришла весна. Потеплело. На тополях набухли и распустились почки. Дни стали длиннее, а ночи короче, и на скамейках в больших парках и крошечных сквериках начали появляться парочки влюбленных. О. решила открыться Жаклин. Зимой в своих богатых шубах девушка казалась слишком величественной и неприступной; весной же, когда зимний гардероб сменился на свитера и костюмы, — совсем иное дело. Она, теперь со своей короткой прямой стрижкой, стала похожа на одну из тех бывших лицеисток, которых шестнадцатилетняя О., сама еще лицеистка, хватала за руки и молча тащила по коридору в пустынный гардероб. Там она их толкала на вешалки, падали пальто, и О. смеялась, как ненормальная. Все лицеистки обязаны были носить форменные блузки, некоторые из них красными нитками вышивали на груди свои инициалы. Жаклин оказалась младше О. на три года и тоже носила нечто подобное, только в другом лицее, находившемся всего в трех километрах от того, в котором училась О. Узнала об этом О. совершенно случайно. В тот день Жаклин позировала для рекламы домашних халатов, и вот, в конце сеанса, вздохнув, она неожиданно для О. сказала:
