— Да. Я узнала, что мы можем победить его, прежде чем он убьет тебя. Это — по крайней мере, начало.
Она определенно была оптимисткой. Он же напротив…
— Можешь считать меня сумасшедшим, но по сравнению с Лиссой, Сивилла[28] кажется нормальной, а от этой встречи я получил только головную боль. Настоящие указания, как его убить, пришлись бы очень кстати.
— Верно, но в данном случае, я думаю, мы получили лучшее, на что могли рассчитывать.
— Тогда зачем мы впустую тратили наше время?
Она снисходительно потрепала его по щеке.
— Кто сказал, что мы напрасно тратили время?
— Я сказал, для справки.
— И для справки, ты не прав. Можешь мне доверять.
Да, конечно. Он не собирался совершать эту ошибку.
— Без обид, но последний человек, которому я доверял, пытался стереть меня в порошок — в профессиональной сфере и личной.
Вместо злости от его слов на ее лице появилось выражение мягкости и нежности.
— Я не дрянь, Айдан. Я бы не пришла к тебе, если бы хотела ранить.
Когда она так говорила, это имело смысл, но он не мог побороть горечь внутри себя, не хотел обжечься еще раз. Он так устал от людей, которые играют с ним, используют его, чтобы получить то, что хотят, а затем отбрасывают его в сторону в ту минуту, когда он вызвал их недовольство.
Он не был никому не нужным хламом. Он был человеком с такими же чувствами, как и у всех остальных.
Он боялся того, что Лета могла бы сделать ему, и боялся своего прошлого, но тем не менее приблизился к ней, чтобы коснуться ее щеки. Ее кожа была такой нежной, ее губы — такими манящими. В его жизни было время, когда он ни секунды не колебался бы, чтобы соблазнить такую женщину, как эта. Время, когда она оказалась бы в его кровати, — смеющаяся и обнаженная.
Теперь та его часть — мертва. Он никогда снова не будет настолько беззаботен и полон жизни. Его душу швырнули на землю, где она до сих пор и лежала, забрызганная грязью воспоминаний и страданий, настолько сильных, что он задавался вопросом: сможет ли он когда-нибудь восстановить хоть какую-нибудь часть того человека, которым он когда-то был.
Да и хотел ли он этого?
Было кое-что, о чем следует упомянуть, в том, чтобы быть оцепенелым. Не было никакой ответственности. Никаких обид на себя или кого-либо еще. Так жить — очень приятно, стоит только справиться с одиночеством.
Но когда он заглянул в эти глаза, такие ярко-голубые и искренние, все одиночество его жизни вдвойне обрушилось на него и сдавило грудь.
Если я сошел с ума, насколько неразумно будет поцеловать ее?
