- Мне не горит, - отвечал Дымшиц, с удовольствием разглядывая свою протеже и гораздо более определенно думая о том же, о чем она интуитивно догадывалась: что нынешний вечер, такой вроде бы случайный, кроился по лекалам вечных сюжетов.
- Мне не горит, - отвечал он. - Да и тебе, душа моя, всего ничего осталось дотерпеть до экзаменов.
- Я не буду поступать, - сказала Анжелка.
Тимофей Михайлович удивленно заломил бровь.
- Не хочу и не буду. Я, Тима, до смерти боюсь всех этих экзаменов, собеседований, зачетов - я не хочу, не умею доказывать незнакомым людям, что я не дура, и не считаю это позором. И не хочу поступать по блату, чтобы потом за моей спиной пять лет шушукались и тыкали пальцами. А главное - мне до лампочки экономика кино. Я не гожусь в это дело, а от бухгалтерии меня конкретно тошнит.
- Чем же ты думаешь заняться?
- Ничем, - сказала Анжелка, отважно посмотрела на Дымшица и отвела взгляд.
- Однако, - вежливо удивился тот.
- Я хочу быть собой, а не маминой дочкой. Я хочу спать столько, сколько мне хочется, делать или не делать то, что мне хочется. И вообще. Я взрослый человек, Тима, и лучше вас знаю, что мне надо.
- А ты просчитала, душа моя, реакцию мамы на таковые твои слова?
- Вот то-то и оно, - сказала Анжелка.
- Разговор, я вижу, серьезный, - вздохнув, заметил Тимофей Михайлович. Он повертел бокал, с укоризной разглядывая содержимое, потом сказал: - Давай-ка для разгона выпьем за твое полное совершеннолетие...
Они чокнулись, Анжелка радостно встрепенулась от красоты звона и грациозно пригубила шампанское. Сама прелесть, подумала она о себе.
- Спасибо тебе за розы. Они до сих пор стоят, хотя совсем высохли.
- Извини, что не сумел преподнести лично. Работы действительно выше крыши, хотя, ты права, это не оправдание... Но все-таки - как ты думаешь преподнести эту ахинею маме?
- Я не знаю, - сказала Анжелка, не успев зацепиться за "ахинею".
- Мама скажет, что видала твою свободу в гробу.
- Или похлеще.
- Или похлеще. Да я и сам, откровенно говоря, полагаю, что свободы на этом свете нет. - Он посмотрел на Анжелку, потом добавил: - А для тебя, дочки Веры Арефьевой, нет и подавно.
- Это почему же?
- А потому, душа моя, что душа твоя обретается в бренном теле. Она заключена в грудной клетке, а не парит в небесех. Потому, опять-таки, что над нами властны законы физики, химии, биологии. Законы, заметь, а не пошлые рекомендации. А для тебя, как для богатой невесты, актуальны также законы социальные... Я понятно выражаюсь?
