— Знакомьтесь, пожалуйста. Это…
— Мы знакомы, — сказал я, увидев, что «люди» не кто иной, как рыжий детина с бородой, которая однажды произвела на меня впечатление. — Я в вашем театре руководил переоборудованием электроцеха.
— Как же, как же! И откровенно заявили мне, художественному руководителю, что терпеть не можете современный театр. Наверное, вы любитель кинематографа?
— Кино разное бывает, — сказал я, уже сидя и выставив заплату на джинсах, потому что главреж был в костюме с иголочки.
— А какие же виды искусства вы предпочитаете?
— Балет, музыку. Там, где слов нет.
— Скульптуру и живопись тоже?
— Если в них нет слов.
— Как это понять?
— Очень просто, — сказал я. — Вот эта балерина, — я показал на одну из скульптур Веры Сергеевны, — прелесть, потому что молчит. Но вся — стремительность, экспрессия! А этот кузнец со средневековой кувалдой мне объясняет: «Смотрите, какой я трудолюбивый, я уже работаю в счёт будущего года». И на него глядеть неохота.
— Понятно, — ответил рыжий детина, — я вот тут уговариваю Веру Сергеевну к нам в театр главным художником.
— Ни за что! — воскликнула Клавина мама.
Главреж усмехнулся:
— Если бы всем ваятелям, Верочка, обитавшим когда-нибудь на нашей планете, удалось оставить после себя хоть один нетленный памятник, живым проходу не было бы. А я тебе предлагаю верный хлеб.
— Понимаю, что ты имеешь в виду. В последний раз закупочная комиссия приняла у меня всего одну работу. И то два года назад. Но это ещё ничего не значит.
— Скульптурой ты могла бы заниматься для себя. Тебе этого никто не запрещает.
— Я тоже дома все обои фломастером разрисовал, — удалось и мне вставить слово.
— Терпеть не могу самодеятельности! — взвилась Вера Сергеевна. — Если выяснится, что я бездарь, — брошу скульптуру. Навсегда!
— А как вы это выясните? — поинтересовался я. — С помощью закупочной комиссии?
— Хотя бы! — стояла на своём Вера Сергеевна. — Мой девиз: «Всё или ничего!» Я из-за этого с мужем разошлась.
— Он участвовал в самодеятельности или у него был другой девиз? — съязвил я.
— Вы хотели поговорить со мной о Клаве? — холодно спросила меня Вера Сергеевна. — Она спит. Из пушки стреляй — не разбудишь. Так что можете говорить свободно. — И Вера Сергеевна кивнула в сторону дивана, на котором спала Клава.
Прежде всего я увидел свой барометр. Он красовался над диваном. На тумбочке лежала коробка с цветными карандашами, которые я привёз из Болгарии. Пластмассовая матрёшка с музыкой смотрела на меня укоризненно. Я узнал точилку для карандашей с приделанным к ней серебристым «паккардом». И даже восьмикратную лупу, которую недавно никак не мог отыскать.
