Города, веси, армия наполнились отзвуками этих подлых обвинений. «Он изменник!» – кричали ленинские товарищи; «Он изменник!» – повторяли нелепые «парламентарии»; «Он изменник!» – вопили Керенский и Советы. И толпа, оскорблённая в своём патриотизме, негодовала.
Для Николая II это было хуже смерти. Он это доказал позднее, Он предпочёл смерть бесчестию.
Союзники знали, однако, что обвинение ложно. Был поднят вопрос о предоставлении Государю и Его Семье убежища в Англии. План провалился, и в Царском Селе сундуки были вновь разложены, несчастных узников лишили этого последнего способа спасения.
Милюков перехватил телеграмму Короля Георга на имя Государя, приглашавшую Его в Англию, тот самый Милюков, который был зачинщиком думских нападок на Императрицу. Задержка этой телеграммы и привела к отказу Царской Семьи покинуть Россию.
Конечно, боль, причинённая этими низкими подозрениями, пересилила все остальные тягости заточения, о которых исчерпывающий и исторически точный рассказ можно найти в подробных показаниях дворцового коменданта полковника Кобылинского и гг. Жильяра и Гиббса.
Все письма, все архивы были перерыты в надежде найти малейший след измены. Во время этой работы Супруги были разлучены, как это делают с обыкновенными мошенниками.
Керенскому можно многое простить за его поведение после следствия. Он принёс всенародное покаяние, торжественно объявив: «Царь чист». От революционного министра такой поступок требовал некоторого мужества[22].
К сожалению, солдаты охраны и даже офицеры вели себя далеко не так прилично. Керенский увещевал их, но тщетно, привычка была уже усвоена.
Адъютанты военного министра Гучкова позволили себе закричать лицам, жившим во дворце: «Вы все продажны». Солдаты, которые отбирали у Цесаревича его игрушки, убили его козочек, воровали вещи узников и вообще вели себя хамами, заслуживают гораздо меньшего порицания.
Нельзя не отметить следующий случай. Государь, по своему обыкновению, хотел подать руку дежурному офицеру. Последний не взял протянутой руки. Тогда Государь положил ему руки на плечи и со слезами на глазах сказал: «Голубчик, за что же?» Снова отступив на шаг назад, этот господин ответил: «Я из народа. Когда народ вам протягивал руку, вы не приняли её. Теперь я не подам вам руки…» Отъезд из Царского Села состоялся ночью 31 июля (13 августа). Цесаревичу только что исполнилось 13 лет. Керенский разрешил Великому Князю Михаилу Александровичу проститься с братом. Никого другого из членов Императорской Фамилии Государь не видел. Но в эту минуту было не до вежливости. Керенский опасался Советов, бывших всецело в руках большевиков. Малейшее промедление могло оказаться опасным. Железнодорожники уже поговаривали о задержке царского поезда. Из вящей предосторожности узникам не было сказано, куда их везут. Только в последнюю минуту Они узнали, что их везут в Тобольск. Выбор этого города казался благоразумным, так как, раз выезд за границу был невозможен, арестованных необходимо было поместить как можно дальше от центра. Царской Семье было оказано всяческое внимание, Семью сопровождали все лица, которых Она пожелала взять с собою, за исключением Вырубовой, перевезённой в крепость, и некоторых трусов, покинувших своих господ. Полный список можно найти в показаниях Кобылинского, значится более 40 имён. Это было чрезмерно и впоследствии не раз причиняло неудобства… Прибыв в Тобольск, Семья 13 (26) августа разместилась в губернаторском доме, удобно для Неё устроенном, большая часть многочисленной свиты заняла соседний дом. Образ жизни в тобольском доме требовал больших расходов, Керенский же, поглощённый борьбой сперва с Корниловым, потом с большевиками, обещанных средств не перевёл.
