— И посмотри, во что ты превратился. Ничего удивительного.
Он ушел. Моя одежда была
выстирана
выглажена
аккуратно сложена
в ногах кровати.
Я с трудом оделся. Заняло порядочно времени — приходилось все время бороться с приступами тошноты. Глубоко вздохнув, я направился вниз. Мать возилась на кухне.
— Привет, — сказал я.
Она повернулась ко мне. У нее хорошие, строгие черты, но они неправильно собраны. Лишь добавляют ей суровости. Если к сорока годам мы получаем лицо, которое заслуживаем, то она получила сполна. Глубокие морщины на лбу и по бокам носа. Седые волосы стянуты в тугой узел. Но глаза без капли милосердия говорили все. Что бы еще в них ни читалось, главным было послание: пленных не брать.
— Значит, очнулся.
— Да… Ты меня прости… Ну, знаешь… за беспокойство.
Она вздохнула. Это она умела делать. Могла вздохнуть за всю Ирландию. Сказала:
— Да я к этому уже привыкла.
Мне пришлось сесть.
Она спросила:
— Ты чего-нибудь ждешь?
— В смысле?
— Завтрака?
— Ну, я бы выпил чаю.
Пока она ставила чайник, я огляделся. Слева от нее заметил бутылку виски. Годится.
— Звонят в дверь, — соврал я.
— Что?
— Ну да, два звонка.
— Я не слышала.
— Ты в этот момент чайник наливала.
Она ушла. Я взял бутылку и сделал большой глоток. «Черт, какая дрянь, — подумал я. — Неужели кто-то покупает такое дерьмо?»
Теперь меня волновал вопрос: удержится ли виски в организме? На желудок оно подействовало, как соляная кислота. Постепенно начало утрясаться, я почувствовал тепло внутри.
Вернулась мать. На лице ясно читалось подозрение.
— Там никого нет.
— Да?
Она была похожа на охранника, который знает, что кто-то сбежал, но никак не поймет, кто именно.
Я встал:
— Пожалуй, не буду чай.
— Но чайник уже кипит.
— Мне пора.
— Ты все еще работаешь в… — Она не могла заставить себя закончить предложения.
Я ее выручил:
— Да.
— И расследуешь самоубийство молодой девушки?
— Откуда ты знаешь? А… святой отец.
— Да весь город в курсе. Хотя только один Бог знает, откуда у тебя время между запоями.
Я подошел к двери:
— Еще раз спасибо.
Она уперла руки в бока, готовая к нападению, и сказала:
— Странно было бы, если бы ты не мог прийти в свой собственный дом.
— Он никогда не был для меня домом.
Карма
Я шел по Колледж-роуд и думал, что мне не надо было так грубить ей. Когда-то я прочел, как один человек спросил:
Почему так выходит, что не важно, сколько я не видел семью, и какие бы несчастья за это время не произойти, они всегда могут ударить тебя по самому больному месту?
