Страх перед ними преследует всех, ибо медицина стоит зверские, несуразные, будто игрушечные деньги. Стоимость пребывания в больнице превышает цену за постой в «Ритце» или «Плазе», может быть, даже вместе взятых. И понятно — почему. Во-первых, мы платим за тех, кто этого не делает. Во-вторых, больница — проходной двор и фабрика расходов: она за все дерет, чтобы содержать парк сложных машин и сомнительную орду бездельников.
Когда мать опять сломала ногу, гениальный хирург бережно собрал ей бедро, как из черепков вазу. Затем началось вымогательство. Каждый день в больнице стоил нам — сто долларов, плюс — по десятке за телевизор и телефон, плюс — целое состояние ее страховке. В больнице играли в лото, стоял рояль, лежачих учили вышивать, ходячих — бальным танцам. Среди персонала встречались социальные работники, эксперты по трудотерапии, психиатры широкого профиля, заезжие фармацевты, тренеры и коммивояжеры. Специалисты-диетологи разносили научно выверенное и кулинарно заковыристое меню: «суп из спаржи, лосось с диким рисом, птифуры». По вкусу еда, впрочем, не отличались от салфеток и напоминала самолетный обед, зато мягкий, будто его уже один раз жевали. Матери, однако, от этого было не легче, потому что после удара она не могла держать ложку и ела раз в день, когда я ее кормил, приходя в палату.
В коридоре меня встречал хоровод сестер и санитарок, но у каждой из них были строго оговоренные контрактом обязанности. И чем больше людей вертелось вокруг, тем меньше оставалось надежд найти на них управу. Когда говорившая только по-испански уборщица выбросила мамину вставную челюсть, от всех птифуров осталась прохладная каша.
Хуже стало, когда выяснилось, к чему все идет. В американской больнице смерть — апофеоз траты, и последний день человека — самый дорогой в его жизни. Когда сделать уже ничего нельзя, медицина пускает в ход простаивающую технику, чтобы растянуть агонию и раздуть расходы.
За всем этим хищно присматривала страховка. Полностью понять ее византийское устройство не может никто, мне хватает той части, что доступна здравому смыслу. Страховые компании зарабатывают себе на хлеб тем, что, стоя между пациентом и врачом, отбирают у первого как можно больше, следя, чтобы второму досталось как можно меньше. С лукавством колхозного нарядчика страховка начисляет докторам трудодни и больным доплаты.
Так, создав беспрецедентную по сложности бумажную архитектуру, страховой бизнес сам себя кормит. Дикая цифра: в системе здравоохранения США уже занято 5% трудоспособного населения, но на 17 работающих в медицине человек приходится только один практикующий врач. Остальные пишут — документы, отчеты, мемуары, инструкции. Живя по своим, списанным у Кафки, законам, бюрократический организм заполняет собой экономическое пространство, не производя ничего полезного. Америка тратит намного больше, чем ей надо. В совокупности выходит 650 лишних миллиардов в год. Это как шесть войн в Ираке плюс мелочь на карательные экспедиции. На каждого из нас приходится по 2100 долларов, которыми американцы оплачивают медицинскую систему, ненавистную всем.
