В этой стране слишком долго сохранялось не знакомое Старому Свету предубеждение против доходных домов, тех солидных, основательных построек, что придают «скромное очарование буржуазии» европейским городам. В Америке, однако, считалось само собой разумеющимся, что порядочный человек не станет жить под одной крышей с кем попало. Американцы смотрели на многоквартирный дом с той брезгливостью, какую у нас вызывала коммуналка. Делить вестибюль, лифт или лестницу с посторонними означало напрашиваться на неприятности, рисковать целомудрием и ставить под удар репутацию. Поэтому дома с дорогими съемными квартирами — такие, как ставшие нью-йоркскими достопримечательностями «Ансония» или «Дакота», — заманивали жильцов немыслимой роскошью: оркестрами, висячими садами, бассейнами с живыми тюленями. И все-таки в этих прокатных дворцах селились преимущественно эмигранты, правда, знаменитые — Тосканини, Стравинский, Джон Леннон. Поэтому незатейливая американская улица до сих пор состоит из односемейных домиков, не замечающих, что они не отличаются друг от друга. Иметь такой дом — цель и оправдание.
Живя с удовольствием, но безалаберно, я долго не понимал этой страсти, но когда скрепя сердце ей все же поддался, то обнаружил, что она мне нравится. Только оказавшись в своем доме, ты обнаруживаешь, чего тебе раньше недоставало. Среди нежданных радостей — свобода от чужих праздников, роскошь лишнего пространства, азарт локальной политики, погода, начинающаяся сразу за порогом, который ты переступаешь босиком, чтобы дотянуться до утренней газеты. Говоря проще, дом меняет походку и делает взрослым. Завести дом — все равно что жениться, только, конечно, намного важнее, потому что эти узы уже нельзя расторгнуть в течение следующих 30 лет, пока ты платишь банку за свою двухэтажную мечту.
Зная это, правительство, манипулируя налогами, подбивает нас купить дом, потому что недвижимость — гарантия от социального беспокойства и страховка от гражданского неповиновения. Домовладелец послушен закону, привязан к власти, ему нужна политическая стабильность и незнакома зависть. То есть в личном порядке я могу ненавидеть соседа, но экономически мне выгоден его успех: когда он улучшает свою недвижимость, моя становится дороже. Кроме того, считается, что недвижимость побуждает голосовать за республиканцев.
Получив по наследству здоровую экономику, Буш решил поделиться ею с бедными. С большой помпой и сокрушительными последствиями Белый дом инициировал программу, позволяющую купить дом практически каждому. Американская мечта стала доступна почти всем, но прежде всего национальным меньшинствам. Их ждало пять с половиной миллионов домов, которые можно было купить без аванса, то есть без денег. На это Вашингтон ассигновал по 200 миллионов в год, остальное давали банки. Их деятельность правительство оценивало не по эффективности, а по количеству займов бедным.
