Психачев поднялся с кресла, выпрямился.
– Чтобы заключить пакт с одним из главных духов, я отправился, срезал новым ножом, еще не бывшим в употреблении, палочку дикого орешника, начертил в отдаленном месте треугольник, поставил две свечи, встал сам в треугольник и произнес великое обращение: «Император Люцифер, господин всех духов непокорных, будь благосклонен к моему призыву…» Свистонов улыбнулся.
– Владимир Евгеньевич, я не о таком пакте вас спрашиваю, о внутреннем пакте.
– То есть как? – спросил Психачев.
– О мгновении, когда вы почувствовали, что потеряли волю, и поняли,"что вы погибли, что вы – самозванец.
Музыка смолкла. Перед Психачевым сидел человек, пил водку и острил над ним. Психачеву стало все вдруг как-то противно, и он сам показался себе каким-то неинтересным. Но через минуту он заволновался.
– То есть как, что я – самозванец? – спросил он.- Значит, вы не верите, что я доктор философии? – У хозяина лицо стало злым и недоброжелательным.
– Ах нет,- ответил гость вежливо,- я совсем о другом. Вы называете себя мистиком. А может быть, вы совсем не мистик. Вы говорите: «Я – идеалист», а может быть, вы совсем не идеалист.
Владимир Евгеньевич поморщился.
– Или, может быть, твердя всем и каждому, хотя и с усмешечкой, что вы мистик, вы верите, что вы им 96 станете на самом деле? Это я для романа,- продолжал гость, улыбаясь.- Вы не сердитесь. Ведь мне вас надо испытать. Я ведь все шучу.
Лицо у Психачева просветлело, и глаза засияли.
Свистонов смотрел на этого человека, говорящего о гимнософистах, о жрецах Изиды, об элевсинских таинствах, о школе Пифагора и, по-видимому, мало обо всем этом знающего. Во всяком случае, меньше, чем можно было бы знать.
– Хорошо? – спросил хозяин.- Нравится вам у меня? – Очень нравится,- ответил Свистонов.- У вас сидишь, точно у подвижника.- И голос Свистонова стал мечтательным.
А Психачев старался говорить так, чтобы Свистонову стало совершенно ясно, что говоривший принадлежит к сильному и тайному обществу.
Хозяин, в общем, был милый человек. Май он называл адармапагон, июнь – хардат, июль – терма, август – медерме, а свой дом – элбвзисом. Свою же фамилию он иногда подписывал цифрами так: 15, 18, 4, 10, 5, 12, 19, 10, 5, 8, 7, 7.
И делал росчерк.
Правда, получалось несколько длинно, зато вместо «психа» выходила «Псиша», но в более тайных бумагах писал особыми иероглифами и называл себя Мефистофелем.
О чем говорили в этот вечер гость и хозяин, читателю знать не надо, но только на пороге они жарко расцеловались, и гость скрылся в ночной темноте, а хозяин долго восторженно смотрел ему вслед, а затем со свечой поднялся наверх.
