Лессер изобразил на своем лице удивление.
— Книга написана как автобиография, но даже если это чистая выдумка, суть в том, что у вас что-то не получилось, иначе бы вы не попросили меня прочесть ее.
Вилли основательно и безмятежно чешет яйца.
— Я не наседаю на вас, Лессер, только почему вы так уверены в своих словах, беложопик, если моя книга и ваше впечатление — две разные вещи?
— Во всяком случае, мы оба сходимся в том, что над ней надо еще поработать.
— Поработать! — передразнивает его Вилли, закатывая влажные глаза.— Я уже до того наработался, что всю жопу истер до мослов. Я доработался до нищеты, приятель. Это мой четвертый черновик, сколько еще я должен сделать?
В его низком голосе зазвучали высокие ноты.
— Ну, быть может, еще один.
— А х... не хошь?
Лессер разозлился на себя за то, что ввязался в перебранку, зная наперед, что этим все и кончится.
— Вилли, — раздраженно говорит он, — мне надо работать дальше над моей собственной книгой.
Массивная фигура Вилли оплывает, черное дерево превращается в деготь.
— Не пудрите мне мозги, друг мой Лессер. Не доставляйте мне такого огорчения. Не задевайте моего самолюбия.
Лессер просит Вилли поверить в его добрую волю. — Я понимаю ваши чувства и могу поставить себя на ваше место.
Негр отвечает в холодном и надменном гневе:
— Ни один белокожий мудак не может поставить себя на мое место. Мы говорим о негритянской книге, а вы совсем не понимаете ее. Литература белых совсем не то, что литература черных, да и не может быть такой же.
— Нельзя отразить жизнь негров, просто записывая ее на бумаге.
— Негры — это не белые и никогда не будут белыми. Они раз и навсегда останутся черными. Тут не действует закон всеобщности, если на это вы намекаете. Мы с вами чувствуем по-разному. Вы не можете писать о неграх, потому что не имеете ни малейшего понятия о том, что мы собой представляем и что переживаем. У нас совсем другая кухня чувств, чем у вас. Усекли? Это должно быть так. Я пишу о душе чернокожего народа, я кричу, что мы по-прежнему остаемся рабами в этой блядской стране, но не намерены и дальше быть рабами. Можете вы это понять, Лессер, вашими белыми мозгами?
— Ну, мозги-то у вас тоже белые. Но если вы мучаетесь и стремитесь быть человечным, это трогает меня, ваш жизненный опыт становится моим. Вы сделали это. Вы можете отрицать закон всеобщности, Вилли, но вы не можете отменить его.
— Плевал я на вашу человечность. Она не дает вам никаких преимуществ, а уж нам-то и подавно.
