После бегства из тюрьмы Волкодав стал твердо придерживаться принципа: заботиться только о собственной коммерции, собственной любви, собственном сердце, разбитом неволей, собственной музыке, а также о коленках, удваивавшихся в объеме в дождливую погоду. Исключение из этого правила философского эгоизма он делал только ради племянника, которому не говорил за год и десяти фраз, но зато считал его своим духовным наследником, а то и сыном.
При помощи Волкодава Бьенвеню получил из Италии контрабандную материю, кретоновую бумагу, ленты, маски, всевозможные побрякушки – все далеко не лучшего качества, зато новенькое, и раздал полученное в деревне со свойственным ему великодушием. Целых три недели Высокий дом выглядел мастерской. Бьенвеню колебался между тогой Ганнибала и сапогами Д'Артаньяна. Арман склонялся к адмиральскому мундиру. Бобетта, которой на седьмом десятке лет не приходило в голову разодеться, слушала из кухни, как строчит швейная машинка, повинуясь молодой ножке Элианы, шившей себе наряд Золушки.
Так течет жизнь, требующая терпения и прикосновения феи, способной создавать иллюзии. Много раз Эфраим, возвращаясь из своих прогулок по горам с белыми от снега волосами и красным от мороза лицом, видел силуэт Элианы, примеривавшей маскарадное платье и крутившейся перед зеркалом с булавками во рту. И всегда он торопился прошмыгнуть мимо, не находя сил ни избежать наваждения, ни его забыть. И вот как-то вечером, когда он уже готов был улизнуть, раздалось:
– У вас не найдется минутка, Жан?
Чтобы обратиться к нему, Элиане пришлось вонзить булавки себе в нарукавник. Как всегда, она назвала его первым именем, вернув в далекое прошлое.
– Конечно! – отозвался Эфраим, не глядя на нее.
– Какая-то я чудная в этом платье. А вы как считаете? Бьенвеню говорит, что оно мне идет, но он такой снисходительный! Думаю, Арман тоже не будет таким строгим судьей, как вы.
В этой похвале было что-то волнующее, какой-то намек. Неужели Элиана проникла в причину его печали? Поняла, что он успел побыть с женщиной и приобрести вкус?
– Это платье вам очень идет, – пробормотал он, надеясь, что такой ответ избавит его от дальнейших вопросов.
– Вы так говорите, просто чтобы отделаться, как нехорошо!
Что ж, обойдемся без уверток. Раз спрашивают его мнение, он ответит. Он повернулся к Элиане с намерением холодно оглядеть ее с ног до головы, как делала в его присутствии русская костюмерша, которая, одев манекен, отступала назад, чтобы составить общее впечатление. Однако он оказался неспособен на профессиональную объективность, поскольку в его глазах не нашлось положенной холодности.
