Тогда, думаю, или немного позже у него рождается мысль, с которой трудно смириться, если у человека все в порядке с головой, не то, что у меня. Он воображает, что каждая прожитая минута есть всего лишь предвестие другой, еще более замечательной, которая явится позже во всем блеске. Ободренный этой уверенностью, он относится ко всякому испытанию (первым было неведение, как звали его мать, самым свежим – кончина Лиз), как к залогу будущего царствия, знаку на своем челе, поставленному нежной спокойной рукой, показавшейся из пепла. Как-то весенним вечером, уже после нескольких призывных звуков рога, к ребенку подкрался в дубовой чаще лисенок. Жан слышит легкий шорох его лапок по гальке, восхищается его гибкостью и кажущейся безмятежностью. Он не в силах шелохнуться, пусть даже от этого зависела бы его жизнь. Внезапно зверек чует врага, вытягивает в его сторону мордочку, на мгновение застывает, чтобы оценить опасность, издает пронзительный писк, напоминающий вдовье стенание, и продолжает путь с прежней неторопливостью, как если бы чужак оказался кустиком, обвитым плющом. И наш найденыш, наше чудо гор понимает, что натолкнулся не просто на четвероногое с рыжей шкурой и дурным запахом, что у него состоялось свидание с царем лисиц, доставившим ему весточку от Лиз. Ему остается броситься в кусты, залившись слезами.
– Ты не спишь, Жан Эфраим?
– Что-то не спится.
– Что с тобой? Ты плачешь?
– Это оттого, что сегодня днем я повстречал лису.
– Ну и что? Разве это в первый раз?
– Нет. Но она меня знала.
– Неужели?
– Она подошла ко мне, обнюхала меня. Я видел, как она открыла пасть, словно чтобы со мной поговорить. Она хотела, чтобы я пошел с ней, в ее нору.
– У тебя слишком бурное воображение, Жан Эфраим. Уж я-то знаю этих лисиц. Я встречал их десятками. Вовсе они не такие хитрецы, как утверждают. Волки, например, гораздо хитрее. Ничего, вот устроим облаву, и твоей лисице несдобровать. Повесим ее шкуру под террасой – пусть знает, как заставлять тебя плакать. А теперь спать!
В этом году день Святого Вареза приходится, если не ошибаюсь, на воскресенье. Вся деревня украшена в честь своего основателя, жившего в X веке. После мессы дети отправляются в горы, чтобы в подражание святому мученику «кормить изголодавшихся пташек». Маленький Жан не хуже прочих бросает кусочки сала воронам. На обратном пути он, как и его спутники, наполняет мешок дикими орхидеями и горечавками, чтобы рассыпать их перед церковью, приговаривая:
