к чему приложила руку также парламентская фракция немецкой национальной партии, наступило успокоение в области внешней политики; соглашение с Францией казалось делом близкого будущего, народное хозяйство Германии находилось на подъеме. Ставки процентов по внешним займам упали с того фантастического уровня, на котором они находились до стабилизации; они еще были ненормально высоки, но именно благодаря этому в страну в изобилии притекали иностранные капиталы. Последние были использованы для реконструкции германского народного хозяйства, известной отчасти под именем рационализации. Эта реконструкция вначале давала занятие почти всем рабочим, — безработных не оставалось.
Поскольку национал-социалистическая волна 1923 г. была результатом развала хозяйства — а в значительной мере это было именно так, — она начинает спадать. Многие ожидали новой политической волны в результате массового недовольства людей, потерявших свое состояние вследствие инфляции и требовавших ревалоризации ценных бумаг. Думали, что на гребне этой волны национал-социализм сможет еще раз подняться и усилиться. Однако здесь еще раз подтвердилось правило, что в политике нельзя просто повторять лозунги прошлого. Инфляция была делом прошлого, и нация рада была забыть это проклятое время; через трупы и жертвы она стремилась скорей перейти к очередным делам.
Среди этих «очередных дел» не было теперь места для национал-социализма. Гитлер и Людендорф — эти имена означали пулеметы, путч и диктатуру. 9 ноября 1923 г. все это еще имело большие шансы на успех. Но теперь времена были не те: с помощью нормальных методов создано было снова более или менее сносное положение, и за пределами тесного круга «фелькише» избирателям казалось, что имя Гитлера никогда больше не всплывет в политической жизни страны.
Чем равнодушнее становилась общественность к национал-социализму, тем ожесточеннее разгоралась склока внутри движения. «Кавалеры» поняли, что необходимо предпринять какие-либо шаги для освобождения Гитлера не только за кулисами, но и перед лицом всей страны. Штрассер сделал это на свой лад, со скандалом. Когда ландтаг обсуждал предложение об освобождении Гитлера, Штрассер поднялся со своего места и крикнул министру-президенту Гельду: «Это — подлинная классовая юстиция, это — позор для Баварии; Баварией управляет банда свиней, подлая собачья свора управляет Баварией…» Голос его прервался от волнения, а оратор «фелькише» Буттман, человек с высшим образованием и с хорошими манерами, побледнел; министр-президент оставил зал заседаний. Штрассер был немедленно удален и больше никогда не появлялся в ландтаге. Он посвятил себя отныне только рейхстагу; как он выражался, он взял «билет на более далекое расстояние».
