1. Кривоклыков Иван Георгиевич, 65 лет, психиатр, база «Лем- бой» (ЕН 2105).
2. Паккала Альф-Христиан, 31 год, оператор-строитель, аляс- кинская СО, Анкоридж.
3. Йо Ника, 48 лет, пряха-дизайнер, комбинат «Иравади», Пхьяпо- ун.
4. Тууль Альберт Оскарович, 59 лет, гастроном, местонахожде- ние неизвестно (см. N 047\99 С. Мтбевари).
Процент пересечений списков представляется мне поразительно высоким. Факт, что Тууль А. О. проходит фактически по трем спискам, еще более поразителен.
Считаю необходимым привлечь ваше внимание к полному списку лиц с инверсией «Синдрома пингвина». Список прилагается.
Т. Глумов
(Конец документа 18)
***
«Дом Леонида» (Краслава, Латвия). 14 мая 99 года. 15.00.
Даугава у Краславы была неширокая, быстрая, чистая. Желтела сухим песком полоска пляжа, от которой круто уходил к соснам песчаный склон. На сером в белую шашку овале посадочной площадки, нависшей над водой, калились под солнцем поставленные кое-как разноцветные флаеры. Всего три штуки - старомодные тяжелые аппараты, какими пользуются сейчас разве что старики, родившиеся в прошлом веке.
Тойво потянулся откинуть дверцу глайдера, но я сказал ему:
– Не надо. Подожди.
Я смотрел вверх, туда где среди сосен кремово просвечивали стены домика, откуда шла по обрыву зигзагом ветхого вида сработанная под серое от времени дерево лестница. По лестнице медленно спускался кто-то в белом
– грузный, почти кубический, видимо, очень старый человек, цепляясь правой рукой за перила, ступенька за ступенькой, каждый раз приставляя ногу, и солнечный блик трясся на его большом гладком черепе. Я узнал его. Это был Август-Иоганн Бадер, десантник и следопыт. Руина героической эпохи.
– Подождем, пока он спустится, - сказал я. - Мне не хочется с ним встречаться.
Я отвернулся и стал смотреть в другую сторону, через реку, на тот берег, и Тойво тоже отвернулся из деликатности, и так мы сидели, пока не стал слышен тяжелый скрип ступенек и не донеслось до нас свистящее натужное дыхание и еще какие-то неуместные звуки, похожие на прерывистое всхлипывание, и вот старик прошел мимо глайдера, прошаркал подошвами по пластику, возник в поле моего зрения, и я невольно взглянул ему в лицо.
Вблизи лицо это показалось мне совершенно незнакомым.
Оно было искажено горем. Мягкие щеки обвисли и тряслись, рот был безвольно распущен, из запухших глаз текли слезы.
Сгорбившись, Бадер приблизился к древнему желто-зеленому флаеру, самому древнему из трех, с какими-то дурацкими шишками на корме, с уродливыми щелями визиров старинного автопилота, с помятыми бортами, с потускневшими никелированными ручками, приблизился, откинул дверцу и, то ли кряхтя, то ли всхлипывая, полез в кабину.
