Значит - все. Может быть, выход и есть, но, чтобы найти его, надо быть не тупым заурядным инженером. Слесарю - слесарево. Теперь одно протянуть еще столько, сколько выдержит человеческий разум, а потом подохнуть, не агитационно - куда уж там! - а хотя бы пристойно.
И теперь уже можно не бояться второго невидимого корабля, хищно подбирающегося к Земле, и не мучиться за тех двоих, которым пришлось бы занять Место в этом раю при повторении эксперимента.
Им выпало быть первыми - и последними. Знать бы это раньше! Он стоял, бездумно глядя перед собой, и только повторял это "знать бы раньше…" Розовомордый бог, осененный ажурной арочкой беседки, казался ожившим рисунком старинного и очень примитивного итальянского мастера. Жили, впрочем, только губы - они забавно шевелились совершенно несинхронно звучанию слов, словно каждая фраза на пути от этих губ до ушей Артема проходила бесчисленные фильтры и поэтому безнадежно запаздывала.
– Постарайтесь начать вашу совместную жизнь… - благодушно бубнил Юп.
– Нам нечего начинать, - с трудом разжимая губы, проговорил Артем. И вообще нам ничего не осталось. Разве что - терять.
Губы на розовом лице замерли на полуслове.
– Нам осталось только терять… - повторил Артем.
И тогда где-то совсем близко, возле самого его лица, прозвучал крик:
– Замолчи! - крик доносился отовсюду, словно кричали одновременно в каждое его ухо. - ВЕДЬ НЕ Я ОДИН СЛЫШУ ТЕБЯ!
Он смотрел на неподвижную маску лица, не понимая, что же такого страшного он произнес; но потом вдруг лицо исказилось, и в полной тишине зашевелились губы, бесшумно повторяя только что отзвучавшие слова.
Артем бросился к выходу. Фигура на пороге не шевельнулась, не отклонилась в сторону, и Артем, инстинктивно ожидавший встретить привычную клейкую преграду и так и не наткнувшийся на нее, по инерции проскочил сквозь Юпа, как пробегают через световой луч. Но ни раздумывать над этим, ни даже оглянуться он не смел. Он мчался к домику, зная, что своими словами, которым он не придал значения, он спустил какую-то адскую пружину. "Нам осталось…"
Дениз лежала ничком, и алые языки ее невесомых одежд, словно искусственное пламя бутафорского камина, колебались над ней. Руки, успевшие удивиться, - ладонями вверх.
"Нам осталось только терять…"
Если бы на лице ее отразилась хоть тень ужаса или страдания, он не посмел бы коснуться ее; но только удивление, терпеливое удивление и ожидание, словно к ней подплывало что-то медленное и совсем на страшное.
