— Ты замужем? — спросила Равенна.
— Да, — пожала она плечами, — но это теперь ничего не значит.
— Верно, — согласилась Равенна.
— А ты?
— Я только собиралась замуж. До свадьбы оставалось восемнадцать — нет, теперь уже семнадцать дней.
— Ты девственница? — тихо спросила женщина.
— Нет.
— Говори, что да. Они спросят. За девственниц больше дают. Притом эти свиньи тебя не тронут — понимаешь?
— Да. Но ведь тот, кто купит меня...
— Да что они смыслят? Мужчины, одно слово! В первую ночь возьмешь с собой острую булавку и уколешься.
— Спасибо, — кивнула Равенна. — Так я и сделаю.
Они умолкли. Повозки катились все дальше, и конные держались настороженно. Равенна невольно оглянулась назад.
— Не жди помощи, — сказала ей женщина.
— Никогда не надо терять надежду.
— Тогда надейся на приглядного, добросердечного дикаря, — улыбнулась та.
Горы стояли перед ними, как готовые к бою белобородые великаны, и ледяной ветер с вершин дул в лицо. Чареос запахнулся в свой меховой плащ и подпоясался. Киалл, весь серый, шатался в седле, но не жаловался. Чареос оглянулся. Город остался далеко позади, и лишь самые высокие шпили еще виднелись за холмами.
— Ну, как ты? — спросил он Киалла.
Тот лишь слабо улыбнулся в ответ. Действие лириума ослабевало, и спину жгло точно угольями. Старый мерин был смирным, и в другое время езда на нем не доставила бы хлопот, но теперь каждый шаг причинял Киаллу нестерпимые муки.
— Когда доедем до леса, сделаем привал, — сказал Чареос. — Там есть озера с кристально-чистой водой. Мы отдохнем, и я посмотрю твою спину.
Киалл кивнул, крепко держась за луку седла. Его подташнивало, и лицо покрылось капельками пота. Выругавшись про себя, Чареос подъехал к нему. Но серый жеребец внезапно выгнул шею и попытался укусить старого мерина. Чареос натянул поводья, а мерин встал на дыбы. Киалл едва удержался в седле. Жеребец лягался и гнул голову вниз, но Чареос крепко сжимал ногами его бока. Поняв, что всадника сбросить не удастся, конь успокоился и стал как ни в чем не бывало. Чареос слез, потрепал его по шее, потер ему нос и медленно дохнул в каждую ноздрю.
— Запомни меня, — шептал он коню. — Я не причиню тебе зла. Я не хозяин тебе, а друг.
После он вернулся в седло, и они продолжили свой путь на юг. Чареос не знал этих мест, но путники говорили, что где-то тут есть трактир, а при нем — небольшое селение. Он надеялся, что это селение недалеко и что там найдется какой-нибудь знахарь. У Киалла усиливался жар — чего доброго, еще раны воспалятся. Солдатом Чареос не раз видел, как люди умирали от самых мелких ран. Кожа вздувается, делается багровой, горячка усиливается, и человек тает на глазах. В Бел-Азаре был молодой воин, который наколол себе руку о шип. Рука раздулась в три раза против прежнего, посинела, а потом стала черной. Тогда лекарь отрезал ее, но парень все равно умер — умер в мучениях. Чареос, глядя на Киалла, выжал из себя улыбку, но юноша не ответил ему.
