Дальнейших ход рассуждений Гангара был прост. Коль скоро примитивный пришелец подчиняется биоритмам Гангарона, значит, мозг этого неуклюжего существа можно подчинить своему влиянию и прочитать, как открытую книгу. В частности, выяснить, кто они, пришельцы, на что способны, каковы их намерения. А главное – с какой планеты и как туда добраться.
И Гангар приступил к сооружению установки направленного излучения, с помощью которой можно было бы воздействовать на мозг чужеземца и читать его мысли.
После возвращения на корабль Леон не находил себе места. Пообщался с сотрудниками, но работать не мог: внимание рассеивалось, простейшие вопросы заставали его врасплох.
Тогда он, гонимый неясными мыслями, отправился бродить по кораблю.
Побывал у астрофизиков, где долго наблюдал в телескоп за Изумрудной, звездой. Но вид людей был ему тягостен, и он предпочел одиночество на бегущих лентах и в бесконечных, ровно мерцающих стволов-коридоров.
В кают-компании было пусто, и Леон зашел туда. Ритм в висках не утихал, дробно стучащие молоточки наполняли голову невыносимой болью.
Леон опустился в противоперегрузочное кресло и в который раз вгляделся в картину над обзорным экраном. Пророк сегодня показался ему в чем-то неуловимо иным. Хотя все та же толпа слепцов окружала его, и сам пророк оставался незрячим. Вдруг Леону почудилось, что он смотрит на картину чужими глазами. Чужими? Но чьими же?.. В голове роились смутные образы, чужой голос диктовал гениальные строки. И вдруг они сложились воедино: «Согбенный, нищий и седой пророк с волнистой бородой! Ты много на себя берешь, тасуя истину и ложь. Тебе покорствует толпа, которая, увы, слепа. Но ты, однако, тоже слеп! Цедишь вино, ломаешь хлеб, а в промежутках наобум нам демонстрируешь свой ум. Толпу ты бросить рад бы, но – пророку это не дано. Толпа сама тебя влечет, как щепку ярость внешних вод».
Добормотав последнюю фразу, Леон, обессиленный, откинул голову на спинку сиденья. Затем оглянулся, словно сзади мог стоять некто, нашептавший ему эти слова. Но обширный зал был пуст. Стенные панели дышали теплом и вечерним покоем. Отключенный обзорный экран напоминал огромное слепое око циклопа.
Казалось, кто-то переключает мысли Леона, его воспоминания, словно кинокадры. Только что он внимательно смотрел на картину знаменитого земного художника прошлого, пытаясь постичь ее тайный смысл. И вдруг образы ее отдалились, померкли, хотя Леон не отрываясь глядел на старинное полотно. Фигуры померкли, размылись, растаяли.
