— Так он, что же, летчиком был? — спросил кто-то. Дима бросил на меня быстрый взгляд, немного замялся, потом ответил:
— Наверное, летчик! Понимал же, на какую кнопку нажимать.
— Так понимал, что угробил столько людей? — Этот вопрос усилил желание Димы рассказать все известные ему подробности.
— Летчик тоже ошибается? И моторы отказывают. Правда же? — обратился ко мне Дима.
— А мне откуда знать, что там бывает в небе? — ответил я, крепко сжав его руку.
Он даже рот раскрыл от удивления, хотел что-то возразить, но тут же умолк. Я не отважился посмотреть в глаза товарищам — еще догадаются, что между нами существует какая-то тайна. А она, эта самая тайна, висела надо мной, как Дамоклов меч. Один неосторожный поступок, одно слово Сердюкова, и моя голова покатится с плеч. Дело не в том, что я летчик, а, скорее, в том, что теперь у меня другая фамилия. В лагере каждый держал личное прошлое за десятью замками своей души.
Ночью я несколько раз просыпался от тяжелого сна. Летел куда-то над тучами. Загорался мотор моего самолета, отламывались крылья, а у меня не было парашюта, но я выбрасывался из кабины, падал, цепляясь за чьи-то руки, и спасался. Мне уже было известно, почему разбился самолет и погиб летчик вместе с теми, кого он стремился вывезти на Родину. Огромный двухмоторный бомбардировщик на развороте свалился в штопор. Значит, пилот не знал особенностей этой машины и сделал слишком крутой вираж. Возможно, что люди, находившиеся на борту, почувствовали, как наклоняется машина, неожиданно испугались, шарахнулись в одну сторону и нарушили центровку? На том самолете можно было поднять в воздух не тридцать, а сто человек. Пять тонн бомб брал этот бомбардировщик! Но неподготовленные для перелета пассажиры как раз и могли причинить непоправимое несчастье!
А если захватить истребитель и одному, как птица, — за тучи, к солнцу и снизиться над родной землей? Вот бы так... Я снова засыпал, и мне снился иной полет. От радости я опять просыпался. У меня еще сохранялась энергия, которая необходима для пилотирования, для парения в небе. Она жила во мне, сконденсированная и еще не истраченная.
После того, как я разузнал о попытке совершить полет из плена на вражеском самолете, мои мысли то и дело возвращались к этому плану. Хотя мне доподлинно и не было известно о причине катастрофы с экипажем беглецов, я выдумывал самые достоверные варианты и пробовал находить противодействие, пытался мысленно продолжать будущий полет.
