Мы с Иваном шли рядом. Я пытался оторваться от того, кто шел за мной, и быть ближе к Коржу.
— Такой бы катерок нам! — кивнул я на новенькую моторную лодку. — На таких я учился.
— Серьезное дело. Видишь, сколько глаз наблюдают?
— С людьми всего можно добиться, — сказал я.
— Это не у нас, на Волге.
— Волгарь?
— Из Горького.
— А я из Казани, — назвал я город, в котором жил.
— Я на веслах могу плыть при любой волне, — заметил Корж.
— Ты забыл, что тут пограничная полоса.
Мы разговаривали по-деловому, доверительно, и меня это радовало. Во время обеденного перерыва, отделившись от группы, мы с Иваном побеседовали откровенно обо всем, что нас занимало, и нашли общий язык. Я повторил ему все свои доводы против побега на лодке, баркасе, катере, я — против воды. Мои прямо высказанные доводы вновь было разозлили Коржа. Вспыхнуло старое несогласие и сразу погасло.
— Ты не думай, что все знаешь, а мы так себе, какие-то вислоухие. Умей других тоже слушать, — не унимался Иван, все еще находившийся в плену своей идеи.
— То, что я слышал от вас, может понять и оценить каждый. Это наивная фантазия. Она может привести прямо на виселицу, а продуманный, подготовленный план перенесет на Родину, — доказывал я. — У вас даже нет компаса! Расскажи мне, кто в вашей группе.
Иван назвал курносого Володьку, Колю да еще Петра Кутергина.
— А кто подал идею побега на лодке? — спросил я.
— Я! — гордо ответил Корж.
— Так вот, ты обманул людей, Иван, — рубанул я прямо. — Они поверили в тебя, и напрасно. Слушай, что я тебе скажу: мы можем вырваться из этого пекла только на самолете.
Иван внимательно посмотрел на меня и тихо спросил:
— А кто поднимет самолет?
— Я знаю среди нас летчика, — ответил я.
Корж протянул мне свою слабую руку. Мы впервые посмотрели друг другу в глаза, как родные люди. Я почувствовал, что в эту минуту нашел себе верного друга.
В вечернее свободное время, не обращая внимания на холодную зимнюю погоду, я встретил за бараками в лесу Коржа, Курносого, Колю, Диму, Кутергина, почти всех причастных к заговору, всех настойчивых в поиске выхода из нашего положения. Они пришли сюда, наверное, вместе; стояли небольшой группкой и, заметив меня, подозвали к себе. Приближаясь к ним, я увидел на их лицах открытые улыбки, свидетельствующие о немалых переменах в наших отношениях. Я волновался. Неужели Дима сказал им, что я летчик? Неужели Иван понял мои слова о том, что я знаю летчика так, словно я его сразу же представлю? Что сказать им?
