грамоты к князю Владимиру и печенежскому кагану. Василевс, горбясь под темным бархатным плащом, отошел в сторону, взял с кроваво-красного мраморного стола тяжелый кожаный мешочек, кинул его к коленям Торника. Глухо звякнуло золото в просторной палате, и звук этот отдался приятной истомой в сердце Иоанна.
— Это, василик, на случай убытков в побочных торговых делах, чтобы твоя голова не отвлекалась от моего поручения. Тебе не один раз удавалось прежде натравить печенегов на Киев, еще во времена Кури и Святослава. Теперь же сумей примирить врагов во имя спасения Византии. Князю Владимиру скажи, что я прошу забыть старые обиды, которые случились между нами после битвы под Авидосом. За воинов готов я уплатить дань вперед, до прибытия их в Византию, а не как прежде, по окончании службы императору. В середине лета жду тебя с добрыми вестями. И с сильным войском от князя Владимира и от печенегов.
Иоанн поклялся сделать, как повелел божественный василевс. Если бы знал владыка Византийской империи, в какие ненадежные руки вложил он судьбу своего замысла!
Ликующий, окрыленный нежданным подарком в кожаном мешочке и вниманием императора, взобрался Иоанн в прохладное седло и выехал на темную улицу, где его нетерпеливо поджидал брат Харитон.
— Отпусти слугу, Иоанн, и едем ко мне. Дело неотложное есть.
Харитон провел его в глубокий подвал под домом, усадил среди дубовых бочек с дорогими винами, зашептал, склоняясь к уху:
— Брат мой, доверюсь тебе, как себе самому, а ты послужи нам в великом деле и не будешь без прибыли и славы.
— Слушаю тебя, — отозвался Иоанн, с интересом глядя на Харитона.
Из-за стены донесся тягучий стон. Иоанн насторожился, с беспокойством повернул туда голову.
— Это египтянин. Вчера вновь травил его собаками.
— Казнил бы ты его разом. Грех ведь человека так мучить, — сказал Иоанн, но Харитон резко возразил:
— Нет, брат! Убийца всю жизнь будет умирать! Но не о том хочу вести речь. Слушай, брат. Конная этерия стонет под жестокой рукой императора, казна скудеет день ото дня из-за бесконечных и бесплодных войн в Болгарии и на Востоке, недовольство в легионах становится всеобщим. И есть уже люди, которые готовы дать присягу другому императору, не жадному.
Иоанн съежился, ладонями загородился от этих жутких, холодных, будто осколки льда, слов.
— Что ты! Что ты, брат?! Заговор? Помилуй бог знать даже об этом, не то чтобы…
— Да-да, — настаивал Харитон и приблизил сухие губы к самому лицу Иоанна. — Откроюсь еще больше: есть сильные люди и у трона. Они не против помочь «божественному» подняться к Богу.
