— Да.
Наконец-то. Наконец-то хоть что-то прояснилось.
— Да, я думал обо всем этом сегодня ночью, — говорит он. — Не вижу, с чего бы это Швейцария должна извлечь из меня выгоду, особенно с помощью этих подонков…
По правде говоря, ситуация к этому не располагает, но этот дурак вдруг ни с того ни с сего улыбается.
— Когда Франция поймет, что чуть было меня не лишилась, я, поверьте, добьюсь кое-каких компенсаций. В конце концов, почему не они? Уж я проковыряю дырочку в бюджете на научные исследования, вот увидите!
Я застываю как громом пораженный, не в силах произнести ни слова.
— Если я и возвращаюсь, то только из-за денег, а вовсе не ради медицинской славы своей страны!
— И как вам все это представляется в вашей пустой голове? Поторопитесь, мы уже прибываем.
— Не знаю… Позвоню жене, чтобы выслала мне денег… Какой-нибудь срочный перевод.
— Что у вас за банк?
— Мой банк? Он на меня в суд подал.
— Простите? А все эти швейцарские бабки на пластиковом столе? Вы что, даже не соизволили рассчитаться с долгами?
— Я же собирался уезжать… С чего бы мне…
Кошмар… Кошмар идиотизма… Никогда еще не сталкивался ни с чем подобным. Хотя нет, с моим отцом было то же самое. При виде трех бумажек по пятьсот франков одновременно у него адреналин подскакивал. Скупость? Жадность? Нет, скорее страх не удержаться. Главное рабство работяги в том, что он относится к деньгам чересчур серьезно.
— И вы, значит, думаете, что швейцарцы просто так вас отпустят, после того как купили с потрохами?
— Если захотят, я им все верну. Моя единственная сила в том, что меня нельзя упрятать за решетку. Если я Франции нужен, то в ее интересах обо мне заботиться. Вот увидите, они проявят наконец чуточку внимания.
На самом деле у меня нет впечатления, что я слышу типа, которому угрожает смертельная опасность, как он сам это утверждает. Может, опять одна из его дурацких штучек, чтобы заставить меня помочь ему? Должно быть, догадался, что с меня уже хватит, вот и выдумал жалостливую и бессмысленную историю, чтобы как-то выкрутиться. Какой болезни это синдром?
Не дай Бог ему сделать нечто подобное, иначе, клянусь Катиной головой, я ему устрою такой ад… «Макбет» рядом с ним покажется водевилем. Но пока любое сомнение толкуется в его пользу.
— Приехали. Оставайтесь пока в вагоне, не исключено, что ваш Брандебург приготовил вам теплую встречу.
Он встает на ноги, размышляет секунду и кладет мне на плечо нервно подрагивающую руку. Я слегка отодвигаюсь.
