В глазах жрицы стояли слезы, слезы сострадания. Руки изгнанницы потянулись к ее лицу, но она уронила их и закричала: — Заставьте ее замолчать!
Сверкнули клинки. Жрица улыбалась. Даже боль не омрачила бы ее радости.
Послышался цокот копыт по камням. Низкий, сильный голос прокричал: — Санелин!
Ему вторил другой, более высокий, близкий к воплю: — Мама!
На поляну вылетели черный пони и рыжий боевой сенель.
Жрица лежала на спине возле воды, там, где ее бросили бандиты. Яркая кровь залила траву. Она не слышала и не видела, как взвыли мужчины, которых топтали копыта и разил князев меч. Тенью нависла над нею ее противница. Высоко поднялась рука изгнанницы, в которой сверкнул кинжал, но прежде, чем опустить его, женщина подняла глаза. Копыта ударили ее изящно и жестоко, узкая злобная голова нагнулась и пырнула сбоку острыми рогами. Изгнанница отшатнулась, корчась от боли. Нож ее взметнулся вверх, целясь в седока.
Санелин вскрикнула. Мирейн вскинул вверх руку, и тотчас из нее ударили молнии.
Нож все-таки нашел плоть, но сила удара была уже не та. Его владелица громко закричала, зажав ладонью глаза, и отлетела прочь.
Пони, фыркая, остановился. Ошеломленный Мирейн в нерешительности замер, махая обожженной рукой. Огонь в его ладони горел уже не так ярко, остались лишь золотые угольки. Санелин не могла отвести от него глаз, не могла говорить. И тут чей-то могучий кулак сбросил мальчика наземь.
Воцарилась полная тишина. На поляне не осталось ни одного живого врага. Человек, сбивший Мирейна, обернулся и увидел, что он совершенно один, беззащитен, а позади него — черный пони. Не раздумывая, он бросился наутек.
Тут и там на траве корчились фигуры, облаченные в пятнисто-зеленые платья. Рыжий жеребец стоял над человеком в темно-зеленой одежде, сжимавшим в руке окровавленный меч. Конь принюхивался к яркой шевелюре, вдыхая запах крови.
Ноги Санелин отказывались служить ей. Медленно, то и дело останавливаясь, она подползла к сыну. Тот неподвижно лежал, откинув руку, по которой от локтя до запястья тянулся длинный, но неглубокий порез. Ладонь пламенела, как будто на нее вылили расплавленное золото. Санелин упала рядом и припала к ней губами. Ладонь излучала жар, — то был знак, которым бог отметил своего сына. И которым сразил изгнанницу.
От жестокой боли, испытываемой жрицей, содрогнулась земля.
* * *
Элиан содрогнулась вместе с ней и, задыхаясь, проснулась. В траве что-то шептал ветер. Рыжая кобылка паслась на поляне; горделивые боевые рога не венчали ее голову, раненый князь не лежал у ее ног. Никаких убитых, никакого мальчика и его пони, никакой умирающей жрицы. Элиан была одна и очнулась как раз в том месте, где умерла святая и где ее собственный отец едва не нашел свою смерть. Он выжил лишь благодаря Мирейну, который пришел в себя, исцелил князя дарованной ему богом силой и доставил обратно в город.
