- Поймаем, - кивнул Герман, и обратился к Завьялову: - Ну что, Александр Александрович, как успехи?
- Ты с работы?
- Именно. И на работе. Решил допросить свидетелей.
- Михаил Сергеевич в отъезде. А больные, которые в ту ночь предположительно не спали, уже выписались. Здесь только баба Таня.
- А зачем нам баба Таня? - прищурился Герман. - Она у меня в списке не значится.
- У меня значится. Может, отойдем?'— Завьялов покосился на старшую.
Та неохотно сказала:
- Не буду вам мешать. Если что, я у себя.
- Эффектная женщина, - заметил Герман, когда дверь за Еленой Ивановной закрылась.
- Ей лет сорок пять, и она уже бабушка.
- У красивой женщины, дорогой ты мой, нет возраста. Это завистники ведут счет ее годам.
- Я, по-твоему, завистник?
- Ты — безнадежный случай. Мужчина, который ни разу не изменил своей жене.
- Зато она мне, кажется, изменяла, — тихо сказал Александр.
- Ну-ну, - сразу насторожился Герман. - Что ты узнал?
- Помнишь, я спрашивал тебя о некоем Павле Павнове?
- Допустим.
- Оказывается, они были близко знакомы. Маша и Павел. Настолько близко, что он ходил к ней по ночам.
- Ходил к ней по ночам?! Ну, знаешь! Зява, да ты просто... Молодец, вот ты кто! Это мотив, да какой! Убийство из ревности!
- Постой, что ты несешь? К кому он мог ее ревновать?
- Да к тебе! Она же не хотела развода. Ведь так? Так. А он, видимо, настаивал. Давай раскручивать это дело, — решительно сказал Герман.
Энергия Горанина слегка напугала Александра. В недобрый час появился Герман в больнице.
В коридоре со шваброй в руках, появилась баба Таня. Герман остановил ее:
- Одну минуточку, гражданка. У нас к вам пара вопросов. Надеюсь, представляться не надо?
Санитарка в ужасе уставилась на его галстук. Официальный тон Германа мог на кого угодно нагнать страху. Завьялов не раз присутствовал у него на допросах. Сильное впечатление.
-^ Зачем ты так? - сказал, поморщившись. И улыбнулся: — Баба Таня, может быть, мы в столовую зайдем? Там сейчас никого нет. У больных тихий час. До полдника еще есть время.
— В столовую так в столовую! — весело отозвался Герман. И первым зашагал к дверям.
Баба Таня все еще крепко сжимала ручку швабры. И не двигалась с места. Для простой деревенской женщины старший следователь городской прокуратуры был чем-то вроде грома небесного. Всесильный и всемогущий. Пришлось вынуть швабру из сморщенной руки, поставить в угол. «Y женщины нет возраста», - вспомнилось вдруг. Бабе Тане под шестьдесят, но больные ее так и кличут: «Эй, бабка!» Деревенский труд кого угодно состарит раньше времени. Конечно, Герман имел в виду красивую женщину, но кто сказал, что в молодости баба Таня не была хороша собой?
