– Спасибо, – шарф цепляется за отросшую щетину, но лучше так, чем мучиться под подозрительными взглядами приятеля.
Шарф Жана помог. Я уже начал надеяться, что во всем виновато солнце, а не моя дурная кровь, пока не увидел следы проклятья на своих руках. Это были не совсем язвы – просто пятна, распускающиеся алыми лилиями на моих ладонях. Сначала лилии лишь немного чесались, а потом, когда я посмел игнорировать их присутствие, стали гореть адским огнем. Именно адским, ибо причиной их появления была вовсе не болезнь. Во всяком случае, не болезнь тела – у меня хватило смелости признаться себе в этом. Мне оставалось одно – избегать солнца, молиться и надеяться, что в стенах Иерусалима проклятье развеется как утренний туман…
– …А ты полюбил ночь, Рене де Берни, – я смотрю на чужое небо, утыканное незнакомыми звездами, и не сразу замечаю, как рядом присаживается Одноглазый Жан.
Да, я полюбил ночь. Ночью лилии на моей коже перестают сочиться гноем и почти не болят. Они уже повсюду, эти проклятые лилии. Я не расстаюсь с подаренным Жаном шарфом ни на минуту. Только он теперь не белый, а красно-бурый от запекшейся крови. Стирать его бесполезно – я пробовал. Наверное, из-за этих чертовых знаков остальные рыцари меня сторонятся, пока еще не задирают в открытую, но уже и не приглашают на вечерние посиделки к костру. Со мной остается только Одноглазый Жан, пока еще остается.
– Зачем пришел? – Я не отрываю глаз от звезд, но все равно чувствую взгляд Жана.
– Просто поговорить. Хочешь? – Передо мной появляется полупустой бочонок вина.
Делаю жадный глоток. Вино густое и приторно-сладкое, но это лучше, чем ничего.
– Остальные думают, что ты чумной или прокаженный, – говорит Жан как ни в чем не бывало.
– А ты? – Теперь я смотрю прямо ему в лицо. – Что думаешь ты, Одноглазый?
– Я? – Жан прикладывается к бочонку и удовлетворенно крякает, вытирая мокрые усы. – Я видел прокаженных, мальчик. Это не твой случай.
– А чума? – спрашиваю я почти с надеждой. Лучше уж чума, чем то, что со мной творится.
– От чумы ты бы уже давно сдох, – замечает Жан и криво ухмыляется. От него пахнет потом и кровью. Кровью намного сильнее – я ощущаю это особенно остро. Так остро, что ноздри мои трепещут и жадно раздуваются. Запах крови намного приятнее запаха вина. И вкус, наверное, тоже… Господи праведный, о чем я?!
