После вечерни вошли они в Спиридонову келью, и оба долго не могли прямо взглянуть на голые доски.
- Видишь? - первый спросил Спиридон…
По-прежнему у него в глазах девка лежала на досках, только лицом к стене и будто сладко, как после любовной утомы, спала…
Но Андрей Емельяныч молчал и только головой качал в ответ, потому что и в самом деле ничего не увидел. Он даже потрогал крайнюю доску - и ничего, только вроде как немного все они скрипнули разом, кто-то тихонько, словно спросонок, зевнул и на другой бок повернулся.
- Неужели ты так ничего и не видишь? - переспросил Спиридон Емельяныч… - Спина у девки широкая и могучая, грудь как телега, щеки как спелые дыни - одним словом, все так, как никогда наяву не бывает.
- Ничего, Спиридон, ровным счетом!
- Вот ведь, скажи на милость!..
- Авось как-нибудь осилим. Ты ведь тоже ничего в соборе не видел?..
- Так-то оно так, а будто все же не так! - ответил недоуменно Спиридон Емельяныч.
- Полно, брат, - надо богу молиться!..
Помолились они и сели в другой угол как ни в чем вечерять, спокойно повечеряли, потом пошли вместе ко всенощной, а после всенощной Андрей Емельяныч, не заходя к себе в келью, остался в соборе стеречь неугасимый огонь.
*****
Так оно и оказалось, как сказал Спиридон Емельяныч: все же не так!..
Принял Андрей Емельяныч игуменское благословенье и проводил с миром всю монашескую братию и богомольцев, которых, как на грех, было на этот раз очень немного, а то все кто-нибудь да остался бы, поставил подставку к лампаде и на подставку положил книгу с золотыми застежками - жития.
Спервоначалу все было как и всегда, во всем соборе стояла тишина могильная, только один неугасимый и горел в лампаде, у которой Андрей Емельяныч торопливо развернул книгу на середине: житие мученика и страстотерпца… Впрочем, Андрей Емельяныч тут же оторвался от книги, обернулся назад и в первый раз в жизни, сам не зная отчего… немного струхнул. По всем углам и закоулам стояли черные тени, будто сами монахи давно уж из собора все вышли, а тени от их траурных риз, скуфей и клобуков остались на стенах и на полу и теперь живут своей незримой и потаенной жизнью, справляя свой полуночный чин…
Будто служат-они свою теневую службу перед образами, и образа в темноте кажутся столь темными, как будто не в храме они, а в курной мужицкой избе провисели не одну сотню годов, дожидаясь пожара… Даже позолота в киотах, и серебро на окладах, и дорогие камни на венчике богородичного лика и те словно гарью покрылись, и блеска на них нигде не видать!..
