-
традиционный геополитический союзник России»,- долбит Кремлев, не уставая повторять эту светлую мысль;
«нас рас-ставили, рас-садили!». Потому что если бы не ссорили – то мы бы, объединившись, конечно, навели тут правильный мировой порядок, сплетясь в могучем объятии, как лимоновские Зигфрид и Манфред (для психопатологоаналитика представляет несомненный интерес еще и то обстоятельство, что в варяжском патриотическом дискурсе по-римски отчетлив гомосексуальный подтекст; не зря главный бард отечественной содомии Е. Харитонов так любил сильную государственность, хотя от нее и помер, да и сам К.Леонтьев был не вполне straight; когда-нибудь я это обосную подробно). Словом, если для коллаборациониста правозащитного типа свой народ страшнее чеченского, то для консерватора антиамериканского склада любой противник лучше американского. Это касается и Гитлера (в котором обнаруживается вдруг явственная симпатия к славянству и вообще тонкое понимание великой исторической роли России), и радикального ислама (который большинством почвенников вообще рассматривается как наш потенциальный союзник – и это неслучайно, поскольку именно Гейдар Джемаль написал глубоко арийскую по духу «Ориентацию – Север», и газета «Завтра» печатала его не просто так). Перевод стрелок с мирового терроризма на мировой глобализм осуществляется с единственной целью: как-нибудь этак при случае объединиться с мировым терроризмом, что Советский Союз уже и пытался делать в свои застойно-закатные годы: тогда Отечество было однозначно на палестинской стороне в долгой арабо-израильской битве, а террористы, в славной нашей традиции, рассматривались как истинные герои.
Опять-таки проще всего было бы сказать, что и с германским фашизмом, и с радикальным исламом русское почвенничество сближается по главному признаку: презрению к личности и преклонению перед толпой. Некоторые младотеоретики предпочитают называть такую позицию идеократической: жизнь, мол, ничто, идея – все. Хорошо зная этих идеократов, я как истинный психополитолог вижу, что идею они отождествляют с собой, а стало быть, вместо идеократии мечтают всего лишь о полноценной автократии. Русскому почвеннику подавай мир, в котором он был бы главным, а толпа бы знай себе внимала, так что презирается не личность вообще, а чужая личность. Своя же, чаще всего ущербная, для легитимизации и окончательного торжества нуждается в неоспоримой, авторитетной идее – так возникают идеократические утопии, замешенные чаще всего на идее личной мести или власти. Но и такое объяснение, боюсь, было бы оскорбительно и неполно – поскольку в русском почвенничестве случаются люди, вовсе не рвущиеся к власти и не презирающие личность. Уж как-нибудь Андрей Кураев или Михаил Леонтьев не тянут на полноценных идеократов, поскольку слишком для этого умны. Причина глубже. Разумеется, некоторое количество русских консерваторов предпочитает видеть в образе США врага номер один именно потому, что им кровно близки идеи арийского фашизма, гиперборейской избранности и исламского фанатизма; некоторым Божий лик видится не в отдельном человеческом лице, а в ревущей и бегущей толпе. Но утверждать, что
