Остается ответить на последний и наиболее сложный вопрос: почему в российском четырехтактном цикле, описанном выше (революция – заморозок – оттепель – застой), на период заморозка всегда приходится резкое осложнение пресловутой международной обстановки? Связь в самом деле налицо: Россия непрерывно воевала при Иване Грозном, при Петре и Анне Иоанновне, при Николае I, сталинский заморозок совпал с фашистской угрозой, а путинский (очевидно, что это именно заморозок, а не застой, поскольку он приходит на смену ельцинской революции,- и отсутствие диктаторских и харизматических качеств у Путина тут ничего не решает) совпал с угрозой исламской. Любопытно, что чем более укреплялся тоталитаризм, тем менее успешной и более травматичной оказывалась война: во второй половине царствования Петра I не происходило ничего хоть отдаленно напоминавшего Полтаву. При Николае I – если не считать подавления Венгерского восстания 1848 года – Россия воевала на редкость неуспешно, и Крымскую войну называют гипотетической причиной гипотетического самоубийства царя. О финской катастрофе 1940 года в России вспоминают редко, да и 1941-1942 годы были полны катастроф не менее масштабных – а победа в войне немедленно показалась Сталину угрозой для его личной власти. Тоталитаризм и победы как-то не особенно совместимы, и как ни печально было состояние российской армии при Ельцине – при Путине оно, кажется, значительно ухудшилось. Вспомнить хоть относительно недавние ракетные пуски, «затереть» которые в нашей памяти призваны новые – с «Екатеринбурга» и «Борисоглебска».
Что тут первично: российские ли власти устраивают заморозок под тем предлогом, что «в мире запахло порохом»,- или это в мире начинает пахнуть порохом, так как Россия «подбирается», подмерзает и вследствие этого резко усиливается?
Подозреваю, что вопрос этот столь же неразрешим, как и основной вопрос философии. Что первично? Да кому что удобно. Либералу удобней вариант, при котором кровожадная власть гнобит собственный народ под предлогом внешней опасности. Консерватору больше нравится русоцентрическая модель мира, при которой враги России, видя ее усиление, немедленно активизируются. На самом же деле, по описанной нами логике, неверны оба ответа. Просто – в силу самой зависимости наблюдателя от наблюдательного пункта – мы видим лишь те обострения международной обстановки, которые совпадают с нашими календарными «заморозками» и используются властями для их легитимизации. На самом деле в бурно живущем, исторически линейном мире ежесекундно происходят великие конфронтации. Но по-настоящему замечаем мы их только тогда, когда они востребованы. Случись Наполеон в царствование Николая I, война наверняка была бы использована для очередного закручивания гаек (и почти наверняка выиграна гораздо большей кровью). Но этого не произошло, наполеоновские войны пришлись на
