Царапкин смущен повисшей паузой.
– Непохоже, да?- говорит он.- Но это метод такой… Я же не сам придумал, я просто вижу так… пятна… Вы можете взять, если хотите. Если в рамку, то перфорации не будет заметно…
– Вы это где-нибудь видели?- спрашиваю я наконец.
– Да я же, когда начинаю, никогда не знаю, что получится. Как рука поведет. Может – будет дорога, а может – река… Я не вижу, а рука видит.
– Я сначала думала, у него третий глаз,- говорит помощница.- Серьезно.
Россия, думаю я, фантастически богатая страна: даже если какой-нибудь сельский подмастерье изготовит тут висячие сады Семирамиды, об этом никто не узнает, кроме программы «Времечко».
В пятидесятые годы в Штатах увлеклась живописью одна восьмидесятилетняя старушка. Всемирную известность она приобрела под именем Grandma Moses – ее альбомы выходят ежегодно, выставки проходят повсюду. Нашего самодеятельного художника и сельского философа Ефима Честнякова тоже хорошо знали, но то – в советское время. В нынешние времена триумф человеческого духа над непобедимыми, казалось бы, обстоятельствами мало кого впечатляет – может быть, потому, что напоминает остальным о необходимости делать духовное усилие, а большинство этого вовсе не хочет.
Но без этого духовного усилия Россия никогда ничего не преодолеет. И если нам нужен сегодня национальный герой – то вот, пожалуйста, Царапкин. Признание его не испортит – он малый скромный и насмешливый.
Нелишне иногда напоминать человечеству: мы можем то, чего не может никто. Голодать и холодать при немереных ресурсах. Спорить об азбучном. Разбазаривать драгоценности. Но зато у нас есть безногие летчики и слепые художники.
Все-таки компенсация.
2001 год
Дмитрий Быков
Мы набили наши трубки и уселись у камина. За окном бушевала снежная буря и чувствовалось близкое море, над которым носилась метель. Дамы испуганно поеживались. Седой полковник окутался ароматным дымом, поглядел в ревущую заоконную черноту и произнес:
– Да, господа… Странно иной раз играет судьба человеком. Вот мы сидим тут, в тепле и уюте… а далеко, на Севере, в Лапландии, севернее Деда Мороза, в глухой деревеньке, откуда до Хельсинки дальше, чем до Мурманска,- живет автор песни «Топ-топ, топает малыш».
– Быть не может!- воскликнул я.- Вы шутите, полковник!
– Ничуть не бывало. Если хотите, я расскажу вам о нем.
– Расскажите! Расскажите!- наперебой попросили мы, придвигаясь к огню. Полковник затянулся и начал…
Вот так бы, в духе рождественских рассказов прошлого века, и изложить всю эту неправдоподобную историю. Тем более что почти все так и было, включая камин. Только полковник был на самом деле капитан запаса, курил не трубку, а «Честерфильд», и звали его Михаил Веллер. Непревзойденный знаток питерских баек, он рассказал нам эту историю в своей таллиннской квартире, выходящей окнами на подмерзшее Балтийское море. Байка оказалась правдой. Петербургский поэт Алексей Ольгин, написавший когда-то всем известный текст про топающего малыша, действительно живет в Лапландии, на 130 километров севернее Деда Мороза, среди оленей и финнов, в деревне Сооденкюла. Ему шестьдесят семь лет.
