И чем больше растет нужда класса, т.е. Чем больше вырастает вследствие развития техники: у рабочих потребность в социалистическом обществе, а у собственников сопротивление ему, тем сильнее станет вырастать солидарность, громче будет звучать в пролетариях голос нравственности, тем внимательнее станут они прислушиваться к этому голосу. Следовательно, здесь будут происходить постоянные изменения в действии нравственности.
Предположим в заключение тот случай, что этот рабочий развил, свой дух до такой степени, что он ясно видит, какое счастье принесет коммунистическое общество для всех людей и какие беды уничтожит оно; тогда своей ненавистью к имущим и своей солидарностью с неимущими он проложит дорогу для своих высших нравственных чувствований. Он понимает, что лишь с того времени, когда рабочие победят и коммунистическое общество получит осуществление, нравственный закон будет обнаруживать в нас свою силу по отношению ко всем людям. Поэтому его собственное и его класса стремление к уничтожению частной собственности, конкуренции и классовой борьбы раскрывается для величайших глубин его сердца, как нечто такое, что является — пусть первым, но все же — отблеском утренней зари, высшего нравственного закона, который сохраняет свою силу по отношению ко всем людям. В самом деле, если социалистическое общество представляет благо для всех, то и стремление осуществить это общество уже содержит в себе нечто от той любви ко всем людям, которая распространяется на все нации[7].
Таким образом, на этих примерах, известных каждому рабочему из действительной жизни, по наблюдениям над непосредственно окружающим, мы совершенно ясно видим, как изменяется содержание, способ существования в наших головах и сердцах, даже так называемой высшей и вечной нравственности, или морали, и изменяется по мере того, как изменяется классовая борьба, классовые отношения, т.е. Производственные отношения, следовательно, в последнем счете производство и техника. Следовательно, и высшая нравственность не остается неизменной: она живет, т.е. она изменяется.
Возражение.
Мы уже упоминали, с какой яростью противники социал–демократии обрушились на замечание Генриеты Роланд–Гольст, что понятия доброго и злого «меняются местами». Наш товарищ хотела сказать этим, что как в игре дети «меняются местами», так и в истории понятия доброго и злого не прилагаются постоянно к одним и тем же действиям, что доброе» находится сегодня на том месте, где раньше было «злое».
