— нечто в этом духе. Карло эти слова всегда считал одним из значительнейших высказываний Августина. Все время только о нем и твердил. Оно в точности совпадало с тем, по ощущениям Карло, с чем он сам повседневно сталкивался в жизни: с узостью мышления, с предрассудками. Все отвергали его наработки по Эйзенрейху. — Взглянув на Сару, он добавил: — Выходит, отвергавшие явно ошибались. — И продолжил, вновь обратившись к книгам: — Мое предположение: Карло упрятал манускрипт в свой экземпляр «Признаний». Туда, где его соображения будут встречены с уважением, какого заслуживают. — Покончив с книгами возле двери, Ксандр перебрался на середину комнаты. — Ищите большой и плотный том. Дюймов четырнадцать-пятнадцать в длину и, наверное, дюйма два с половиной в толщину. На переплете надпись «Признания» на латыни. — С этими словами он опустился на колени.
Сев на пол, Сара принялась разбирать книжный завал в своем углу. Не прошло и полминуты, как в глаза ей бросилось потускневшее золотое тиснение на корешке, в котором заглавная буква почти совсем стерлась. Взяв книгу в руки, она спросила:
— Эта?
Ксандр, бросив взгляд через плечо, тут же вскочил, забрал у нее книгу и вернулся к столу.
— В точку. Посмотрим, так ли хорошо я его знаю, как мне представляется.
Расчистив место на столешнице, он уложил толстенный том и медленно раскрыл. Длинное посвящение: некто по имени Теггерманн нацарапал что-то неразборчивым почерком. Ксандр перевернул плотную пожелтелую страницу, предвкушая, что сразу под ней отыщется небольшая рукопись. Увидел же лишь оглавление.
— Тупик? — спросила Сара. Стоя возле стола, она наблюдала за тем, что делал Ксандр.
А тот, не обращая на нее никакого внимания, страницу за страницей перелистал три четверти тома. Проглядывая колонтитулы на каждой странице, все листал и листал. И остановился — примерно в сорока страницах от конца. Склонившись, Сара увидела небольшую, переплетенную в кожу книжицу, аккуратно расположенную в центре листа.
— Книга двенадцатая, глава двадцать пятая. На одну ошибся. — Ксандр не скрывал своей радости. Но стоило ему взять манускрипт в руки, как выражение триумфа сменилось гримасой полного недоумения: под его пальцами сошлись передняя и задняя сторонки переплета, между которыми, похоже, ничего не было. Распахнув переплет, Джасперс убедился в очевидном: переплет скреплял спрессованные полоски бумаги шириной примерно в сантиметр — все, что осталось от вырезанных бритвой страниц. — Господи Иисусе! Им все мало. Понадобилось заодно и это уничтожить?
