О любви (сборник) | страница 70



Потом все пошли в клуб, где начался концерт. Сначала был хор, потом танец с веерами, потом Леонова – она, конечно, была ведущей – объявила Сергеева.

Услышав название песни, китайцы зашушукали, узнали песню, и началось.

Сергеев в белой рубашке и галстуке Леоновой вышел на середину сцены, и усатая заиграла. Китайцы сразу стали хлопать и подпевать. Сергееву оставалось только открывать рот, и он с выпученными глазами орал только два слова: «БЕЛА ЧАО».

Феерический успех завершился поцелуем китайской девочки с букетом и поцелуем Леоновой без букета. На такое он даже рассчитывать не мог, он стал героем, но день еще не закончился.

Начальник лагеря кожаной рукой обнял Сергеева и, больно ущипнув за щеку, обещал грамоту и ценный подарок. От него как-то невкусно пахло сапогами, протезом и одеколоном пополам с потом.

Потом было кино «Адмирал Нахимов». Леонова махнула ему рукой, и они сели рядом.

Застрекотал киноаппарат, и Сергеев с замиранием сердца взял Леонову за руку, и она не отказалась. Он держал ее ладошку в своей руку и не верил своему счастью. Их сплетенные пальцы упали между коленями, и Сергеев чувствовал теплую коленку Леоновой.

Он весь сеанс сидел с закрытыми глазами и не видел, как адмирал громил вражеские эскадры, но морские баталии закончились, и они с Леоновой расцепили руки.

Онемевшая рука горела огнем, и, выйдя на улицу, Сергеев увидел, что солнце зашло и в небе висело грозовое облако. Стало страшно, он почувствовал, что произойдет ужасное, и не ошибся.

К ним с Леоновой подлетел Морозов и сообщил, что «Бела чао» – песня итальянских партизан, и Сергеев врун, и никакого китайского он не знает, вообще он козел.

Леонова покраснела – она, председатель отряда, ненавидела вранье. Посмотрела на Сергеева с презрением и вытерла свою божественную руку кружевным платком. Свет в глазах Сергеева померк, она ушла с Морозовым.

Он пошел за туалет, взял лом и отправился искать Морозова. Кто-то должен был умереть.

Лом оказался тяжелым, и Сергеев устало присел рядом с памятниками пионерам-героям.

Так горько стало Сергееву, что он сначала добил ломом гипсового мальчика, а потом переломал ноги памятнику похожей на Леонову: он сокрушил своего идола, бил, пока не появилась арматура.

За этот поступок его исключили из лагеря, хотели пришить политику и вандализм, но бабушка намекнула начальнику с протезом, что в месткоме узнают о его темных играх с детьми, и он заткнулся.

После школы Сергеев уехал в Москву и вернулся в город своего детства через тридцать лет, нашел Морозова и, выпивая с ним, спросил про Леонову.