И все же... и все же. Он никогда ее не целовал. Ни разу. Честность заставила Женевьеву признать, что чаще казалось, что он удивлен, а не сражен желанием. Она села перед своим туалетном столиком и взглянула в зеркало. Все джентльмены выказывали ей лестное внимание; она только что получила стихотворение, в котором ее называли "лимонной сияющей богиней" (странная фраза, но она по достоинству оценила усилия писавшего). Итак, почему же Фелтон не делал того же самого? Возможно, проблема состояла в том, что она выглядела такой утомительно молодой, все из-за ее предательски курносого носа. Она просто не была похожа на энергичную вдовушку. На миниатюрную Венеру тоже. Это было пределом ее желаний. Но даже стремительная смена одежды, которую она смогла купить, не преобразила ее в то, о чем она мечтала.
- Ваш самый первый публичный выход после снятия траура! - радостно заметила ее личная горничная, выскакивая из-за плеча Женевьевы. - Хотите надеть греческую тунику, мадам, или, возможно, сиреневое платье с нижней юбкой?
Женевьева прекратила попытки соорудить из того, что даровано ей природой, нечто обольстительное.
- Тебе не кажется, что я выглядела бы более ярко, если бы подчернила брови? - спросила она.
Элиза поморщилась.
- Скорее, наоборот, - вынесла та приговор. Элиза не обладала ни малейшим даром смягчать сказанное.
Женевьева задумалась. Возможно, Фелтон никогда не пытался ее поцеловать, поскольку в ней не было ничего интригующего. Вот сейчас ее наряд находился на самом острие моды, а она продолжала оставаться сама собой. Это действительно удручало.
- Оденьте тунику, мадам, - убеждала Элиза. - В ней вы будете выглядеть замечательно, это я вам обещаю.
Греческую тунику только что доставили из магазина мадам Бодери. Она была сшита из французского шелка приглушенного золотистого цвета, мерцающего всякий раз, когда Женевьева двигалась, квадратный вырез на груди был весьма глубок, но самым эффектным, с точки зрения Женевьевы, был короткий шлейф.
Как только платье было надето, она почувствовала, что хорошее настроение понемногу к ней возвращается. Ее грудь, похоже, была готова выскочить из корсажа, что слегка смущало, но, по крайней мере, она перестала быть похожей на школьницу.
- Элиза, я хотела бы вплести в волосы золотые бусинки, купленные мной в Пантеон-Базар[4].
Элиза нахмурилась. Она являлась еще одним "удачным" приобретение Эразмуса (горничная для леди, найденная на молочной ферме) и вечно пугалась, если перед ней ставили сколько-нибудь сложную задачу.
