Кроме дяди Бори, других источников пропитания у меня на тот период не наблюдалось. Работы же не было даже в перспективе.
— Там целый камаз лука выкинули возле гастрика, — сообщил как-то раз дядя Боря, — говорят, в основном совсем не гнилой.
— А вы пойдете? — метнулась я за мешком.
— Дядя Боря еще только по помойкам не лазал, — сказал дядя Боря и впервые за время нашего знакомства я увидела в его глазах отсвет той самой, тысячелетней, грусти.
В луковой куче сурово и молча копалось человек пятьдесят моих однопосельчан городского типа. Лука, действительно, было много — выбирай хоть завыбирайся. Я принесла домой три мешка в шесть ходок. Вторая, пустовавшая до сих пор комната моей квартиры превратилась в овощехранилище.
— Смердит, — констатировал дядя Боря, забирая у меня партию самогонки, — сгниёт.
— Может, возьмёте немного?
— Ну, не больше мешка, — согласился он и вытащил из кармана куртки сложенный в тугую колбасу мешок.
Так мой похоронный рацион разнообразился жареным луком. Сковородку, хоть и без ручки, мне подарил дядя Боря, а трёхлитровую банку растительного масла привезла с парохода Ласточкина.
В хорошую погоду из окон моей квартиры было видно город В., как раз в районе Второй Речки. В один погожий вечер Тихоокеанский флот напал на мирное поселение, взорвав свой арсенал. Над апокалиптически оранжевым горизонтом взлетали ракеты и, поиграв в догонялки меж безумно красивых огненных столбов, медленно падали туда, где жили мои друзья. Я почувствовала, что в такой эстетический для них час должна быть поблизости.
Микрорайон с друзьями был оцеплен милицией и пожарными. Уехать назад домой оказалось не на чем: в пригородных поездах разместили эвакуированных из Зоны Риска горожан. Искать среди них знакомых было бесполезно; где-то к ночи я берегом моря дошла до других друзей, мы выпили водки и настало утро. По радио сказали, что никто не погиб.
— Где ты шляешься? — спрашивал меня дядя Боря, — оно мне надо?!
Оказалось, друзья с маленьким ребёнком Иркой приехали вечером ко мне, ткнулись в запертую дверь и их приютил дядя Боря, у которого среди "всякого говна" оказалось даже сырьё для молочной каши. Он накормил Ирку манной, уложил всех спать на своем единственном диване и сел в кухне волноваться за меня.
Вскоре меня взяли на работу в краевую молодёжку, а у дяди Бори появилась женщина.
— Плохо человеку без бабы, — сообщил он мне, — мою вот Катя, блять, звать.
Рядом с дядей Борей Катяблять смотрелась как использованная промокашка. На ней были вязаная синяя безрукавка и всегда свежий фингал. Несмотря на это, она ревновала дядю Борю, была жадной до денег и плохо слышала. Выпивать с ней дядя Боря не любил.
