Вздохнул, поглядев на часы. Дареный глаз на руке мигал, как шальной, неистово, будто отсчитывал какие-нибудь последние кварки. Слишком много, вероятно, было отжито пятилеток досрочно. Ну до чего же быстро убегает прочь злое время! Все блуждают между прошлым и будущим, не учитывая настоящее. И дела никому нет до сохранения, а тем более восстановления. Забыли о Будде с монахами. Наклеенная на пенопласт роспись по глине висела у Туза на кухне. Если прищуриться, точно карта бывшего Союза. «Интересно, кто больше боится смерти? – спросил Туз у Просветленного. – Впервые посетивший этот мир или уже переживший несколько воплощений?»
И безответный этот вопрос занимал до тех пор, пока не приехал Миша.
На первый взгляд он мало изменился. Хотя прибавилось, конечно, уверенности, словно в потайном его кармане лежала на всякий случай праща.
«О, какое пополнение семейства! – поклонился Будде и заметил таракана. – И этот символ распада по Кьеркегору весь в тебя рыжиной. Давненько не встречались». Прочитав письмо, выпучил глаза: «Заковыристо – сплошная кабалистика! Но кличка твоя скорее всего от английского „ту“. Недаром ты бывший двоечник. – И перешел на шепот, как в школе, когда предлагал списать контрольную в обмен на уличное покровительство. – Знаешь ли, я ведь из очаковских Гохманов, которые продали Лувру поддельную византийскую тиару, так что доверься мне по этой части. Зачем тебе, хочу спросить, Будда? А у меня как раз в Барселоне знакомый буддист – со всеми монахами оторвет. И мне комиссионные»…
Нельзя сказать, чтобы Туз сразу согласился продать Будду. Уже сроднился, беседуя вечерами о жизни. Различал монахов в лица. Однако Миша умел найти верное слово: «Не кажется ли тебе, что это высокомерная глупость – Будда на кухне! Все равно что держать павлина в коммуналке. Таракан, конечно, органичней, но веди себя, в конце-то концов, как Туз, а не как сентиментальный валет». Оставил деньги и адрес барселонского сеньора Аспезио Трефо. «Необычайно, кстати, на тебя похож, – вспомнил напоследок. – Вылитый трефовый Туз!»
Под попечительством Дзельтермана визу оформили за неделю. Он провожал в Шереметьево и уладил дело на таможне, поведав, что друг его везет маме семейный портрет на родной земле, где изображены несколько поколений, а именно – русский дедушка, указал на Будду, дети-казахи, внуки-киргизы и правнуки-узбеки. «Вот какова была дружба народов! – искренне прослезился Миша. – Ах, зачем все порушили!?» Его слова всегда проникали в самые неприступные уши и сокрушали крепостные стены.
