«Патрон?» – грозно переспросил Лялянг. Стало понятно, что он типичный апаш, запросто всадит ради молодечества нож под ребро или стрельнет из кармана. Силясь выбраться из кресла, Туз вспомнил, что говорил когда-то Достоевский о Париже: «Здесь можно быть несчастным и не страдать». И от себя добавил: «А можно пострадать, будучи вполне счастливым!»
О, предупреждал мудрый старик Гия, – «иностранец без денег в Париже – человек вне закона. При малейшем неосторожном шаге его безжалостно хватают, судят, сажают в тюрьму, а затем высылают на ближайшую границу». Да пусть так, лучше сдаться властям, чем терпеть от какого-то Лялянга. Или пойти попросить взаймы у Джуди? Но вряд ли узнает, а и узнает, так не даст! Похоже, куриная слепота затронула и сознание Туза.
Повеяло вдруг кукурузными лепешками, морем и чем-то вроде Новикова-Прибоя. Вошедший патрон, а точнее патрона, воскликнула: «Ах, моя алуштская страда! Сергеев-Ценский! Академик! Беса ме мучо!»
Трудно поверить, но это была любительница ракушек, венесуэльская Кончита!
Казалось невероятным встретить ее в парижском борделе, но, с другой стороны, предусмотренное свыше число новых встреч уже, вероятно, исчерпалось, и пошли в ход старые знакомые. Столько их накопилось, что настала пора повторных свиданий, якобы случайных. Круг жизни сомкнулся. Колесо прокручивалось на месте, никуда не катясь. А время с пространством завернулись мертвой петлей.
«А может, я давно умер? – подумал Туз. – Погиб, например, в потасовке с Шайкиным? Или в вытрезвителе добили? Тогда скорее всего в зале и впрямь Джуди с внучатами. Вдруг одолжит?» Но когда заикнулся о деньгах, Кончита искренне обиделась, произнеся по слогам: «Тебе хочешь меня ос-кор-блядь? Не тесни сердце! Сразу извиняй, но не пущу». И выдернула из кресла в объятия.
Она подзабыла русский и, видимо, решила восстановить, задержав Туза на неделю.
Конечно, ничего общего с Бастилией она не имела. Через час в постели сказала: «Ты сильно возмужай. Испытываю там Вандомскую колонну!» – и все так же схлопывалась в устье, что сама называла аусенсией – свободным отсутствием. Возвращаясь оттуда, напоминала растерзанную Свободу на баррикадах. По крайней мере, грудью. «Свобода – это всего лишь мои особенности, которые могу не скрывать, – усмехнулась в ответ, – Конхология не дает свободы, а стриптиз дает!»
Они много гуляли по старому Парижу, и Туз обнаружил, что нумерация домов здесь всегда начинается от Сены, а если улица расположена вдоль реки, то по ее течению. Как мудро – все по течению!
