Он не понял, а я не стала объяснять. Вскоре ему стало скучно – духи воздуха слишком непостоянны, – и он упорхнул. А я снова осталась одна…
…Шли годы, и я затосковала. Мне не нравился пыльный безмолвный зал, не нравились мрачные картины на стенах и редкие посетители. Мне не нравилось одиночество. А ведь когда-то меня называли Снежной Девой и Белой Дамой! Мне поклонялись, меня молили о защите. За меня убивали. Мне посвящали поэмы. Мной восхищались. Меня боготворили. А теперь обо мне просто забыли…
В один из унылых дней, похожий на прочие, в зал вошли люди.
– Смотрите, какое чудо, – произнес один из них, высокий худой юноша.
– Неужто она и впрямь такая древняя? А как сохранились – ни единого скола. Хотя неудивительно – очень твердый камень, – сказал второй, низенький и плотный. – Какие прежде были мастера… Посмотри, как скульптор использовал дефекты в камне – кажется, что у неё тёмные глаза…
– Интересно, как её звали при жизни? – задумчиво спросил высокий.
– Наверно, Галатея! – презрительно фыркнула пришедшая с ними девушка.
– Смотрите-ка, – сказал полный юноша. – Цветы.
Он указывал на маленький букетик фиалок. Его оставила сегодня утром милая женщина с грустными глазами.
– Фу, как на кладбище! – Девушка сморщила остренький носик.
– Да нет, это скорее языческое подношение, – сказал полный юноша. – Ты, может, читала, дикари её когда-то почитали, как богиню.
– Сколько она повидала на своем веку, – произнес высокий. – Если бы статуи могли говорить, мы узнали бы немало интересного…
– Если бы она могла говорить, ты бы всё равно её не понял, – заметил второй. – На древних языках никто уже не говорит…
Он не знал, что я понимаю любой язык, как и все духи стихий, а я, конечно, не могла ему об этом сказать: мы не можем говорить с людьми.
– Она красивая, – задумчиво сказал высокий. – Это-то я понимаю.
– Что вы в ней нашли? – вмешалась девушка. – Тоже мне, красавица!
Я пристально посмотрела на неё. Больше всего девушка напоминала мышь. Впрочем нет, мыши, что в незапамятные времена жили под моей скалой, были не в пример симпатичнее. В девушке не было ничего ни от строгой простоты современниц создавшего меня скульптора, ни от гордой, величественной, немного холодной красоты северянок. Не было в ней ни утонченной хрупкости и изящества красавиц в пышных кружевах, ни гибкости и чувственной грации женщин далекого юга. Она была бы совершенно бесцветной, если бы не яркая одежда и не менее ярко раскрашенное лицо. Небольшого роста, довольно худая, с короткими волосами… И тем не менее оба юноши из кожи вон лезли, добиваясь её внимания.
