10
Смерть выходит на прогулку
По утрам Чарли гулял. В шесть, после раннего завтрака, он на весь рабочий день вверял Софи попеченью миссис Корьевой или миссис Лин (смотря чья была очередь) и ходил — вернее, прохаживался, меряя город шагами: с тростью-шпагой, ставшей его повседневной регалией, в мягких туфлях из черной кожи и дорогом подержанном костюме, который перелицевали в любимой химчистке Китайского квартала.
Хотя Чарли делал вид, что у прогулок его имелась цель, ходил он, просто чтобы подумать — прикинуть на себя размерчик Смерти, поглядеть на людей, что по утрам так деловито снуют туда-сюда. Интересно, вот эта девушка-цветочница, у которой он часто покупает гвоздику в петлицу, — у нее есть душа? А умрет девушка — отдаст ли эту душу ему? Он смотрел, как мужик на Северном пляже, сделав капучино, рисует на пене рожицы и листья папоротника, и спрашивал себя, как такой человек может функционировать без души. Или душа его собирает пыль на складе у Чарли? На многих людей нужно было ему посмотреть, много мыслей обдумать.
Выходя к городскому населению, когда оно только начинало шевелиться, приветствуя день, готовясь к этому дню, Чарли ощущал не только ответственность за новую роль, но и силу — и, в конце концов, свою особость. Пускай он понятия не имеет, что делает, пускай ему пришлось потерять любовь всей своей жизни, — он избран. И, осознав это однажды на Калифорния-стрит по пути с Ноб-хилла в финансовый район, где ему неизменно метилось, будто он неполноценен и выброшен из мира, когда вокруг вьют свои финты брокеры и банкиры, лаясь при этом по мобильникам с Гонконгом, Лондоном или Нью-Йорком и никогда не глядя никому в глаза, Чарли Ашер пустился не столько прогуливаться, сколько вышагивать.
Он в тот день впервые с детства забрался в вагончик канатной дороги на Калифорния-стрит и повис на поручне над улицей, воздев трость, как в атаке, а рядом неслись «хонды» и «мерседесы» — всего в нескольких дюймах у него под мышкой. В конце линии он слез, купил у автомата «Уолл-стрит джорнал», подошел к ближайшему ливнестоку, расстелил газету, чтобы не посадить на брюки масляных пятен, опустился на четвереньки и заорал в решетку:
