Петровская набережная | страница 85

Как и в прошлый раз, Митя отправился с ними, и, как в прошлый раз, на обратном пути ему опять казалось, что до дома никогда не дойти, и казалось, что, будь обратная дорога длиннее хоть на полкилометра, он бы просто упал. Но опять, как и в прошлый раз, после того как они вернулись, Митя почувствовал особенное право шутить, смеяться и спрашивать обо всем, о чем раньше спрашивать было нельзя. И тогда неожиданно даже для самого себя он задал за обедом вопрос о Карлуше: кто, мол, это такой и что он вообще делает. Хотя кто такой Карлуша, он вроде бы уже представлял. А что Карлуша сейчас делает? Хотя откуда и кому из сидящих за столом это было знать?

Но няня Фрося, оказывается, знала.

— Да его вечор в больницу увезли, — сказала она.

— Как в больницу? Почему?

— Да время, видно, пришло. Годов-то ему сколько уже? Девяносто? Поль, не помнишь? Али девяносто пять?

— Да кто ж его разберет? Амалия-то еще в ту войну померла. Или еще до войны?

— А это уж тебе помнить, я-то тогда жила при них, — сказала она, кивнув на бабушку, и они обменялись с бабушкой взглядами. О чем-то они друг другу постоянно напоминали.

Но Митя сейчас этих взглядов не заметил. Карлуша в больнице — вот что он услышал. Слег. Слег, и его отвезли в больницу.

«Это мы виноваты, — думал Митя. — И это — я». И хотя он, кажется, мог бы понять, что уж если девяностолетний Карлуша пережил войну и эти четыре года после войны, так, наверное, только потому, что его щадила и подкармливала вся деревня… Но сейчас Митя об этом не думал. «Что же я сделал?» — думал он. Но ничего исправить он уже не мог… Ну, допустим, форму бы надел, даже как-то пробрался бы в эту больницу… И что дальше? Что бы он там сказал? О чем мог в больнице попросить? Да как бы смог он даже объяснить самому Карлуше, зачем пришел? Нет, ничего Митя не мог сделать, ничего не мог изменить…

Отпуск кончался. Последние дни пролетели так, словно за утром сразу следует вечер. Вечера были чернущие и, чем дальше, тем короче. С черного неба начали сыпаться теряющие искры звезды.

«Последние дни купаетесь, — вещала няня Фрося. — Вот ужо Илья-пророк льдину бросит…»

А потом «Всесоюзный староста» дал короткий заводской гудок, и пристань в Старосольске махала Мите платками и кепками, пока «Староста» не повернул вместе с рекой. И тогда Митя обнаружил, что знакомого весельчака в этом рейсе на пароходе нет. И это было даже лучше, потому что Митя за прошедший месяц стал другим, а каким — он сам еще не знал. Ему сейчас не нужны были собеседники. Может, кому-нибудь и могло показаться, что Митя дремал на палубной скамейке, но Митя вовсе не дремал, а все время думал, думал и думал.