— Но ведь на кухне и г р а л о р а д и о! — Я посмотрел ему в глаза и помолчал. — Как могли вы услышать телефон? Вы н и ч е г о не слышали, когда кто-то убивал профессора, н и ч е г о не слышали, когда он рухнул на пол, но услышали негромкий телефонный звонок. Как вы это объясняете?
Доктор снисходительно улыбнулся.
— Объяснение, дорогой товарищ следователь, очень простое. Без двух минут одиннадцать по радио звучало а д а ж и о из концерта Шумана. А потом, после одиннадцати, з а г р е м е л а эстрадная музыка. Когда звучит минорное адажио из концерта Шумана, можно отлично услышать телефонный звонок в прихожей. Но когда гремит эстрадный оркестр, даже если десять человек рухнут на пол в прихожей, все равно ничего не услышишь. Ставлю тысячу против одного!
— Откуда передавали этот концерт Шумана? — спросил я.
— Не могу сказать. Я вошел во время финала.
— Хорошо, — сказал я. — А зачем вы пошли на кухню и что делали там до семи-восьми минут двенадцатого?
— У меня язва, я пошел лекарство принять. Потом сидел на лавочке в чулане, ждал, пока боль утихнет. В этом нет ничего загадочного, не правда ли?
— Конечно, — сказал я. — Ничего загадочного: гостя беспокоит язва, он идет на кухню выпить лекарство, а в это время хозяин падает на пол, пронзенный ножом. Искать связь между этими событиями может только человек, пишущий детективные романы. Но я не писатель.
— И слава богу! — Доктор Беровский улыбнулся и пожал мне руку (вероятно, поздравил меня с тем, что я не писатель).
Закашлявшись, я полез в карман за носовым платком, потом посмотрел в окно — стекло было заснеженное...
Те оркестры еще звучали в моей душе, но я не улавливал ни мелодии, ни маршевых ритмов. Слышался лишь гул, но и это было хорошо. В конце концов, следователь не обязательно должен уже в первый момент следствия непременно взять быка за рога, не так ли?
