В полуденном свете мы маршировали мимо озера Робертвилль, шли через горы по узким лесным дорогам, спускались в долину. Под буком и ольхой пробивал себе дорогу ручей, форель выскакивала из воды, водоросли колыхались по течению, а на дне блестели полевой шпат и кварц. Мы поднимались на крутые склоны к руинам замка и разбивали там, в разрушенном дворе, палатки между дикими фруктовыми деревьями и кустарниками.
Когда наступал вечер, мы взбирались на широкую башню, зажигали костер, сидели на каменном полу, подстилая под себя плющ, хворост, ветки шиповника, пили местное вино или же опустошали бочонок пива. Курили и пели песни о солдатской жизни, любви, военных походах и смерти. Это была какая-то грустная и в то же время веселая музыка, которая, как мне казалось, звучала, когда я слушал армейскую симфонию Гайдна. Пламя костра танцевало, звезды сияли, аромат лесов, бузины и рябины поднимался к нам, ночной ветер разбивался о скалы и кустарники, а свет луны дополнял эту романтичную ночь. Мы замолкли, и теперь в воздухе слышались только крики совы. Для нас это была передышка после тяжелой дороги. В этот час я чувствовал себя в безопасности, окруженным друзьями. Я был всего лишь один из немногих, кто носил солдатский мундир, ничем не отличаясь от общей массы.
Таким образом, я на несколько часов в своем сердце стал таким же, как и все, солдатом. Я уже не ощущал в своем сердце протеста против уготованного мне в жизни жребия. Против всего того, что могло быть со мной на войне под маской солдата.
Я принял солдатскую участь, которая обусловлена послушанием и воспитанием. Я испытал вздох облегчения, и душу мою отчасти оставили те мучения и страдания, которые одолевали меня ранее. Однако втайне я все же мечтал только о возвращении домой, ко всему тому, что открывало мне ворота к романтике молодости и звезде свободы, а не к оружию и ужасам войны. Моя тоска по-прежнему бодрствовала во мне. Я продолжал ткать свой ковер переживаний, и будущее лежало пока еще передо мной, спрятанным в запечатанном сундуке. Впереди рассылался далекий, далекий мир, который я еще не посетил.
Я жил в моей собственной империи, в мыслях о вселенной, в поисках Бога, в фантазиях, мечтах, снах и гротеске, а также в раздвоенности души, страхе и отчаянии. И, конечно же, предпочел бы остаться дома, а не надевать на себя маску солдата.
Ночной дождь шумел по брезенту наших палаток, барабанил по листве. А на следующий день мы уже шли назад к источнику в Эльзене. Командно-штабное учение продолжалось. Мы упражнялись, шагая под знаменами, стреляя холостыми патронами, и наша победа, конечно же, не подлежала сомнению. Мы разгромили условного врага. Так же как в сводках вермахта сообщалось только о победоносных маршах и боях на окружение и о невероятном числе пленных и трофеях в русском походе, где решалась наша судьба5. Тогда мы стали всего лишь пылинками в вихре времени, принимая участие в гибели нашей империи.
