В лесах Высокого Венна горело болото. Огонь пожирал торф под землей, угрожал лесам и пашням, высушенным летним зноем. Он вырывался из-под земли то в одном, то в другом месте. Лесорубы, лесничие и солдаты боролись с пожаром, а вечерами нас посылали к ним на помощь.
Дым поднимался над горным склоном. Запах гари проникал в долину; копоть ложилась на наши лица и плечи. Прохладными вечерами мы поднимались в гору. Сумерки наступали рано. Гаснущие огни время от времени вспыхивали на опушке леса, а выше в горах разгорались маленькие пожары, которые мерцали словно ряды фонарей, поставленные здесь болотными карликами и духами и раскачивающимися на ветру.
Мы разбивали лагерь в сосновой роще на мягкой хвойной земле, сооружали хижины из ветвей, накрывая их белой материей от ветра, и поглощали заготовленные заранее бутерброды. Снаружи выставляли караул. В наших укрытиях постепенно становилось тепло от нагретой за день земли.
Я долго лежал с открытыми глазами. Звезды проблескивали в просветах ветвей, медленно перемещаясь над деревьями. Ветер шептал в кронах, роса покрывала траву, а туман поглощала земля. Это была моя родина, она виделась мне во всем: в траве, в хвойных иголках, в лагере, в небе над головой. Не было никаких препятствий, которые отделяли бы меня от Бога и от окружающей природы. Я спокойно лежал на земле, чувствуя себя в центре мироздания.
К нам часто приходили валлонские лесорубы; они садились около меня, рассказывали о своей работе, своих женах, о маленьком счастье побежденного народа, который никогда не понимал войны и с нетерпением ждал ее конца. К полуночи они прощались со мной, как со старым другом, и шли охранять свои дома от подземного огня. Я радовался. Я никогда не видел врагов среди чужих народов, для меня важен был сам человек, а не его национальность или происхождение. Они видели во мне не солдата, просто друга, одетого в мундир. Я находил врагов только среди моих соседей и в себе самом. В той личности, которая боролась с уготованной ей судьбой и угрожала самому своему существованию. Я еще долго размышлял во тьме, пока наконец не погружался в сон.
Дрожа от холода, я проснулся на рассвете. Огонь за ночь погас. Туман и дым смешались. Мы возвращались в казармы.
Проезжали Моншау, и я вдыхал атмосферу моего старого города. Жизнь не была так уж тяжела, скорее я делал ее невыносимой в своем воображении. Страдал из-за непримиримой вражды к военной службе и войне.
