— Ладно! Рассказывайте! — Шпаков вновь сел.
Солдат снял пилотку, обнажив лысину. Седые волосы на висках и затылке имели какой-то желтоватый оттенок, словно были прокопчены дымом.
— Меня зовут Курт Фишер. Простая фамилия, не правда ли? По-вашему это означает рыбак. Я знаю. Мне так сказали в России. Хотя я никогда не был рыбаком. Я — крестьянин.
Фишер на минуту замолчал, рассматривая пилотку и раздумывая, о чем говорить дальше.
— Продолжайте, — вежливо сказал Шпаков.
— Служу в отдельном строительном батальоне. Это видно и по документам. Переведен сюда из Литвы. Здесь, под Инстербургом, приводим в порядок старые укрепления, улучшаем дороги, проверяем прочность мостов, построили несколько новых дотов. Делается все это как-то сумбурно, и общий план укрепленного района мне непонятен. Зато на реке Дайме, где мы тоже работали, ясно все. Река течет с юга на север и впадает в залив Куришес Гаф. Так что лежит как раз по фронту. Этот водный рубеж укреплен на огромном протяжении. Он прикрывает дальние подступы к Кенигсбергу. Оборонительные сооружения там глубоко эшелонированы, имеют скрытые ходы сообщений. Во многих местах установлены противотанковые надолбы. Таких укреплений немцы не имели никогда. Так что эта линия обороны фактически неприступна.
Последняя фраза не вызвала никакой реакции ни у Шпакова, ни у других разведчиков. О «неприступности» немецких линий обороны, как и о непобедимости гитлеровской армии, немало наслышался уже весь мир. Об этом уже нельзя было слушать без раздражения, набили оскомину самовосхваления фашистов. Но бьют же их наши солдаты, такие вот, как и мы. Фронт скоро докатится и сюда. Не спасут ни «зубы драконов», ни форты, ни доты, которые они здесь понастроили. Но мы не стали оспаривать Курта Фишера о «неприступности» укреплений. Не до этого было.
— Что вам известно об обороне Кенигсберга?
— Огромные форты-крепости окружают с суши город давно. Каждый такой форт имеет свое название, ибо он — настоящая крепость. В них мне бывать не приходилось. Полагаю, что ваше командование знает об этих крепостях. Такое не скроешь.
— Майн гот, майн гот! — вздохнул Готлиб. Он был недоволен откровенным рассказом Фишера.
Шпаков перестал писать и приподнял голову. Он взглянул на своих товарищей. Утомленные, с посеревшими лицами и пересохшими губами, они молча сидели вокруг. Юшкевич прислонился спиной к дереву, зажав автомат меж колен. Прижались друг к другу Аня и Зина — так было теплее. Зварика лежал на боку, вытянув больную ногу и подперев голову рукой. За ним виднелся Овчаров. Мельников и Целиков были где-то невдалеке, в секрете. Как похудели, осунулись люди за эти несколько дней! Как будто и не было отдыха под Смоленском. Кончились продукты. Следовало бы вечером попытаться добыть их на каком-либо хуторе. Но кто знает, что из этого получится. Ведь мы еще не посещали дома немцев.
