Из трезвого — из него слова не вытянешь, но сегодня, судя по всему, он поздравлял меня с Новым годом далеко уже не первого:
— Я не знаю, как сложилась бы моя судьба, не прочитай я случайно тогда, перед Югославией, ваши статьи. Ведь, скорее всего, как мусульманин по крови, я оказался бы на другой стороне. Тем более, что там мне заплатили бы гораздо больше, и у меня была бы раньше вероятность вытащить семью из Ужгорода. И уж точно — больше бы заплатили хорваты...
Я молчал. Не только потому, что по моим некогда романтическим понятиям на святые войны идут воевать не за деньги или в том числе за деньги, — это был для меня уже пройденный этап. Я молчал потому, что с некоторых пор мне вообще не хотелось вспоминать о Югославии как факте своей биографии, потому что там я, русский, второй раз после России потерпел свое жестокое поражение.
После всего, что случилось с Россией, Сербия, наверное, не только мне мнилась пусть и небольшим, но живущим общим стремлением и дыханием, гордым и монолитным островом, своеобразным форпостом, стоящим на страже славянского и православного мира. И когда, наконец, полный трепетных чувств, я оказался в Белграде, первое, чем был неприятно поражен: центральная его улица — имени князя Михаила — оказалась как бы копией засиженного, словно мухами, всякой нечистью Арбата; к гостинице, куда только что меня меня поселили, на моих глазах припарковался, буквально ударившись бампером в стену и перегородив узенький тротуар, прошитый пулеметной очередью, с выбитыми стеклами, "пежо". Переднее пассажирское сиденье было в крови, а водитель, с помощью прохожих тяжело выбравшийся из автомобиля, был ранен в ногу. Он отдал выскочившему на удар машины в стену портье жетон-направление госпиталя, в котором ему сделали перевязку, из-за нехватки мест там принимали только тяжелораненых, показал на окровавленное сиденье: "Получилось, что он прикрыл меня, принял всю очередь на себя, царство ему небесное, попутчик, даже имени не знаю..."; и тут же на улицу выметнулась так называемая студенческая демонстрация, каких я в свое время насмотрелся в Москве первопрестольной: волосатые, немытые, неопределенного пола молодые особи с наркоманенными глазами требовали сексуальных свобод, немедленного прекращения войны и вхождения Югославии в славную западную демократию, в то время, как их полуголодные сверстники гибли в окопах, на минных полях под Сараево и Вуковаром, в боях против этой самой западной демократии.
