Вот и сейчас едет в командировку, до родных мест рукой подать — выйти только на полустанке и на автобусе каких-нибудь сорок километров проползти. Сердце учащённо забилось. Он решительно встал, тревожно заходил по купе, нетерпеливо глянул на часы и, чему-то приятно улыбнувшись, снял пиджак и улёгся отдохнуть: до его полустанка оставалось ещё целых пять часов.
Пассажира разбудил внезапный толчок, а через минуту дверь купе плавно откатилась, и в её проеме появилась сначала широкая, во всю дверь, в стёганой фуфайке спина, а потом и сам обладатель этой спины, втащивший в одной руке внушительный вещмешок, в другой — перетянутый тесёмочными лямками, видавший виды кубовых размеров чемодан.
— Валяй сюда, Петюня!— заботливо крикнул он кому-то в коридор.— Тут я,— дал он о себе знать и, тяжело дыша, умиротворённый плюхнулся на сиденье.
— Иду, иду! — захлёбывающе просопел рядом тоненький, почти мальчишеский голосок, а вслед за ним, волоча за собой тоже громоздкие, как рюкзаки с камнями, сумищи, протиснулся щупленький, запыхавшийся паренёк.
— Струмент-то куда, Василь Лукич? — почтительно обратился он к только что вошедшему. — В ноги, ай наверх?
— Не трог, в ногах полежит, — степенно, не поворачивая головы, вяло уронил мужик, с усердием отирая обильно катившийся пот со лба. — Уж теперь недалёко.
Услышав от старшого дельный ответ, парнишка поставил на пол "струмент" и исчез в коридоре, грохнув дверью.
Пассажир сначала хотел возмутиться столь бесцеремонным вторжением в его сон и купе, но, внимательно приглядевшись, в вошедшем, а теперь уж напротив его сидевшем Василии Лукиче, как почтительно величал его только что парнишка, к своей радости и удивлению узнал Ваську Муравьёва, бывшего одноклассника, парня из родной их Барановки.
— Муравьёв? — с некоторым сомнением и волнением в голосе вежливо обратился он к мужику.— Василий Муравьёв... из Барановки?
Мужик с недовернем зыркнул проницательно в лицо пассажира и вдруг, полуоткрыв рот, как бы на секунду немея, гаркнул обрадованно на весь вагон:
— Гаврило!.. Гаврило — свиное рыло! — отчаянно хлопнул он себя по коленкам и, громоподобно прохохотав, выдохнул изумлённый, раскинув для объятия руки: — Неуж ты, мать честная?! — стиснул он его, прижал к себе. — Да... вот так встреча. В жисть не поверил бы — на улице встретить бы привелось. Вовка Гаврилов! Как министр! Дела-а-а... Владимир Георгич по отцу-то, стало быть?
