Вы догадываетесь, почему не видно в отечественной культуре произведений позитивного, заряженного на будущее характера, а все претензии на подобное оказываются в лучшем случае гротеском, как фильм Павла Лунгина "Олигарх"? Вовсе не потому только, что их вероятные прототипы, от Березовского до Путина, в жизни своей проявляют совсем иные качества. Но прежде всего потому, что у них катастрофически отсутствует этот самый "образ будущего", потребность в чем-то ином. Если бы такая потребность была — искомые качества они уж как-нибудь да развили бы в себе... Но пока — и без того вроде бы всё хорошо. Как в бородатом анекдоте: "А жизнь-то налаживается..." Заначенных бычков, по прикидкам, может хватить еще года на три. А дальше, видать, уже совсем не наше дело.
Иван Тертичный ЕЩЕ ЕСТЬ СЧАСТЬЕ...
***
Геннадию ГУСЕВУ
Доплыви, человече, до брега,
до хрустящего чистого снега,
разгребая руками шугу.
Батареи во мгле громыхают.
На мгновенье зарницы взлетают.
Погоди, не хрипи: "Не могу...".
Спотыкаясь, бегу я навстречу
и кричу: "Доплыви, человече!"
Я не дам тебе сгинуть навек.
На мгновенье зарницы взлетают.
Батареи во мгле громыхают.
Еле-еле плывет человек.
Клочковатый туман с луговины
за тобою доплыл до стремнины.
"Не сдавайся! Не смей!.." — я кричу.
Посинелые губы я вижу.
Я бегу. Я себя ненавижу,
хоть уже не бегу, а лечу.
— Посмотрите, добрался до брега!..
И рукою касается снега,
и хрустит, и ломается снег.
Обнимаю, хватаю за плечи,
бормочу: "Отдохни, человече..."
Незнакомый родной человек.
ИСХОД ИЗ САРАЕВО
рассказ серба
Поскользнувшись на вдовьей слезе,
головою поникнем понуро…
Будут сыто вослед нам глазеть
уроженцы железного Рура,
будут янки глазеть… Им-то что
до чужого тягучего горя!..
Что полякам — с глазами святош!..
Что норвежцам — со льдинкой во взоре!..
Оставляя остывший очаг,
мы на пагубу ближних не бросим.
И, гробы унося на плечах,
мы с собою отчизну уносим.
Мы идём по туманной стезе,
ну а там, где закат остаётся,
там на горькой — на вдовьей — слезе
русский, чуть побледнев, поскользнётся…
***
Ни тоски, ни печали, ни прочей душевной обузы,
а — легчайшая грусть на исходе осеннего дня.
