Ошибка "2012". Джокер | страница 17



— Что за шум, а драки нет? — поинтересовался он зловеще. — Будете продолжать орать, драка бу­дет... — В окна его номера било солнце, коридорное освещение наверняка показалось ему потёмками, но вдруг он решительно изменил тон. — Сержант, ты?.. Во мир-то тесен...

Последняя фраза получилась фальшивой.

— Старлей... — Краев протянул ему руку, крепко пожал и внёс свою лепту во всеобщее представление друг дружке: — Это сослуживец мой. Вместе воева­ли... в Афгане. Это — Коля Борода, а это — Василий Петрович Наливайко, профессор.

Профессор погладил по голове усевшегося кобеля:

— А это — Шерхан.

— Наливайко? Василий Петрович? — тихо пере­спросил Песцов. Он пристально глядел на великана, и Краев увидел, как он дёрнул горлом, словно гло­тая всё ещё коловшийся ком. — Ваня Наливайко... Старший прапорщик... Так похож был на вас... Ну просто один в один... Мы в Афгане вместе...

— Ванька? — Даже при ублюдочной лампочке было заметно, как побледнел Наливайко. Вытащив из кармана портмоне, он достал маленький фото­снимок. — Вот... Мой единственный сын... Как он погиб?

Со снимка улыбался скуластый, наголо бритый парень, которому в самый раз пришлись бы шаро­вары, сабля и оселедец гоголевского Тараса.

— Как герой. И это не слова, — выговорил Пес­цов. — Мы попали в засаду, духи били в упор. Из всей группы выжили двое, я, — он снова дёрнул гор­лом,— и он, — он кивнул на Олега, — Такие вот дела.

— Эх, — глухо охнул Наливайко. — Без погребе­ния... В чужой земле...

— Он, батя, сразу в рай ушёл, прямо на небо,— сказал Краев. — Машина с боеприпасом была. Трёх­тонка. Да что мы тут-то стоим, как сироты какие! Пошли ко мне. Помянем тех, кто не вернулся...

— Да нам бы... в общем... ехать надо, — начал не­уверенно Наливайко, но Коля Борода решительно постановил:

— Иди, Василий Петрович, иди и даже не думай. Сам в лучшем виде затарюсь. Ну всё, ребята, пока. Посидел бы с вами, да никак, живые сожрут живьём.

— А теперь, ребята, давайте за вас, — налил по второй Василий Петрович,— За то, что живыми оста­лись, за то, что целыми пришли. За то, что есть с кем Ваньку моего помянуть...

Атмосфера в номере царила самая братская. Чет­вёртая стопочка на столе стояла отдельно, накрытая кусочком хлеба, и казалось, что младший Наливай­ко сидел где-то рядом, улыбался, слушал их разго­вор. Одна беда, видеть его мог разве только Шерхан, безмятежно разлёгшийся на линолеуме. Зря ли го­ворят, что собаки легко видят незримое. Особенно такие вот «четырёхглазые», с рыжими подпалинка- ми бровей.