Точно так же сделали тела и ноги тех незнакомцев.
Теперь он шел, они тоже шли — все в разных направлениях, медленно, оглядываясь назад на одинокий флагшток и флаг, забытый, тихо хлопающий в высоте на ветру, на пустующую лужайку перед школой. Оглядывались, словно желая вернуться в тот миг громких разговоров, смеха и скрипа отодвигаемых стульев.
Они все шли, оборачиваясь и глядя на одинокий флагшток.
Он остановился на миг, не в силах шевельнуть ногой. Оглянулся назад в последний раз. Его правая рука подрагивала, словно желая подняться вверх. Он приподнял руку и посмотрел на остальных.
И за шестьдесят или семьдесят ярдов от него, за флагштоком, один из незнакомцев почти не глядя поднял руку и в полном молчании медленно помахал. Другой старик, увидев это, тоже помахал. Так сделал и третий.
Он будто со стороны наблюдал, как его рука медленно поднимается и кончики пальцев слегка вздрагивают в каком-то подобии жеста. Он посмотрел на свою руку, а потом на стариков.
«Боже мой, — думал он, — я был не прав. Это не первый день школы. Это последний день».
Элис жарила на кухне что-то вкусно пахнущее.
Он долго стоял на пороге.
— Эй, — сказала она, — заходи и садись, в ногах правды нет.
— Конечно, — произнес он и прошел к обеденному столу. Стол был накрыт по-праздничному, с лучшим столовым серебром, лучшим сервизом; свечи были зажжены как для торжественного ужина, на столе лежали лучшие салфетки. Элис ждала у кухонной двери.
— Откуда ты знала, что я приеду так быстро?
— Я не знала, — ответила она. — Я видела, что ты припарковался у парадного входа. Яйца с беконом готовятся быстро, всё будет на столе через минуту. Присядешь?
— Хорошая идея, — он взялся за спинку стула и стал разглядывать столовые приборы. — Садись.
Он сел. Она подошла, поцеловала его куда-то в бровь и снова направилась на кухню.
— Ну что? — крикнула она.
— Что «ну что»?
— Как всё прошло?
— Что?
— Ты сам знаешь, — сказала она. — Этот важный день. Все те обещания. Кто-нибудь вообще пришел?
— Конечно, — откликнулся он. — Все пришли.
— Ну, давай, рассказывай!
Теперь она стояла на пороге, держа в руках яичницу с беконом, и внимательно смотрела на него.
— Ты говорил с ними?
— Говорил ли я с ними? — он облокотился на стол. — Уж точно, говорил.
— Ну и о чем вы беседовали?
— Мы…
— Да?
Он разглядывал пустую тарелку. И слезы, падающие на эту тарелку.
— Господи, да! — громко произнес он. — Мы просто заговорили друг друга до смерти.
