— Хорошее гнездышко, — сказал Борис. Он даже не рискнул присесть. — В чреве кита, наверное, так же уютно.
Возразить было нечего, и Кирилл с Одри промолчали. Борис протянул руки к печке и пнул ее посильнее. Пальцы погрузились на блаженное мгновение в эфемерную горячую воду.
— Что наши соперники?
— Они чувствуют себя слишком уверенно, — сказала Одри. — Чересчур уверенно. Расположились почти на самом фарватере…
— А вдруг у них есть к этому веские основания?
— У нас тоже есть веские основания сохранять спокойствие, — сказал Кирилл.
Борис раздраженно еще раз пнул печку, но свою долю тепла он уже исчерпал.
— И какое же, позволь узнать?
— Нас меньше и мы лучше подготовлены.
— Ага… И с каких это пор в туле попадают слабейшие? И когда мы пойдем их убивать?
— Слишком много болтаешь, — сказал Кирилл. — С тобой все в порядке?
Борис внезапно успокоился. Что-то щелкнуло в мозгу, наступил холодный покой. Смертельный покой окончательного решения. Он посмотрел и увидел черные глаза, хитро подмигивающие из бездны. Каменный рот растянулся в неумелой усмешке, и стена прошептала только ему: "Ты здорово придумал. Это ты замечательно придумал. Обычно твои мозги замыкает, но сейчас они сработали на отлично. Ты был слишком честен в игре и поэтому тебе скинули самые слабые кости. Но даже с такой швалью можно выиграть". "Чушь!", взревели колонны, и Борис сжался от страха, что Кирилл или Одри услышат безумие мертвого камня. "Чушь! Ему не нужно никакого туле! Посмотрите на это ничтожество!!! Он просто вожделеет эту металлическую сучку! Он умирает от похоти и готов сдохнуть в зубах пиявки. Ха-ха-ха!"
"Не слушай их, — сказала Одри и прижалась к нему. — Ведь мы договорились? Мы — партнеры. Мы неразлучны. Мы — одно. Твоя алчность и моя сила… Мы найдем подходящий обмен… Что бы тебе хотелось? Нет ничего такого, что бы я не сделала сейчас для тебя… Хочешь? Небольшой аванс перед окончательным расчетом? Я могу спариваться, я могу быть девочкой, а могу быть и мальчиком, я могу плакать, а могу и смеяться, я могу ненавидеть, я могу страдать… Так чем же я хуже настоящей?"
"У тебя в животе — звуковая машина. Звук — ничто. Ты — нечка. Ты только знаешь, но не живешь. Ты можешь имитировать любовь, но не любить…"
"Милый, кто говорит о любви! — рассмеялась Одри и каменные рты тоже зашлись в грохочущем смехе. — Ты — последний романтик Ойкумены. Ты наивен и даже не ведаешь о собственном безумии. Хотя… Наверное, я знаю о любви… Это чувство насыщения после долгой жажды, крохотный зазор между зубами пиявки и вскармливающей ее артерией. Так? Тогда у нас — любовь…"
