— Сказали: надо, Коляша, надо. Вот и стал.
— Кто сказал?
— Не балабонь лишнего. Сам знаешь, кто может сказать.
— Ну а раз подданный, почему там не живешь?
— Погорел. На чем горят мужики? Бабы — водка. Влюбился в одну москвичку — такая с кудряшками, а мне говорят: нельзя, вы подданный другой страны. Я паспорт занзибарский в клочья порвал, мне справку выдали, теперь вот по справке еле-еле временный паспорт получил. И северную прописку, тоже временную.
— Все мы тут временные, — Матвей хлопнул его по плечу. — Через сто лет, например, никого из живущих сейчас на Земле не будет. Ну, там, десятка два-три грузин из Осетии наберется — тех, которые в горы повыше залезут.
— А что? — остановился пораженный этой мыслью Коляша. — Ведь верно! А мы колотимся, правду какую-то ищем…
Остановились в безлюдном месте, даже домов вокруг не было.
— Здесь, — сказал Коляша.
— Всю ночь плясать здесь?
— А хоть бы и плясать, — Коляша стал на канализационный люк, ударил каблуком и сплясал замысловатую чечетку. Внизу заскрипело, люк стал подниматься.
— Влезай скорее, — просипел изнутри голос, будто изъеденный сыростью. — Холода напустишь.
На ощупь спустились по лесенке, люк захлопнулся, заскрипел запор.
— Вот и попался, карьерист, — сказал рядом Коляша. — Тут тебе и крышка.
— Войлок не забудь подпереть! — загрохотало в темноте. Голос Матвей узнал сразу — такого голоса ни у кого до самого Уральского хребта не было. А может, и дальше. Сочный — пропитый, прокуренный, как бы настоянный на спирту. Им можно было глушить волков без ружья в морозную ночь.
— Роман Эсхакович! — закричал Матвей в темноту. — Академик!
Разом вспыхнуло несколько сильных фонарей. «Морские, — определил он. — Краденые».
— Это же Быстрый! — раздались голоса. — Да еще со своим пойлом. А там кто маячит?
— Привел одного фертика, — сказал «турок», осторожно опуская узел с бутылками. — Шибко любопытный… проверить надо.
К ним приблизился — по виду ни дать ни взять профессор или директор крупного завода: очки в толстой оправе, шнобель, реденькие волосы, экономно уложенные по всей лысине. Роман Эсхакович, бессменный староста, бугор наркодиспансера, — какого, Матвей уже не помнил. Помнил лишь, что тот восемнадцать раз проходил курс. Он возвращался туда с регулярностью магнитной пульки.
Увидя его первый раз, Матвей изумился. Среди людей этой национальности, как правило, алкашей не было. Дюже умные, истиноискатели, воплотившие в себе мировую скорбь, отчаянно стремящиеся выжить в этом враждебном мире, они не засоряли мозги сивухой. А вид Романа Эсхаковича вообще исключал какие бы то ни было подозрения о пьянстве или других пороках: важный, деловитый, он проходил по палатам и отдавал распоряжения своим командирским басом: таких-то на кухню, растаких на завод, разэтаких на уборку помещений. «Начальника занесло, — подумал Матвей. — Перебрал на симпозиуме…»
