Наконец я добрел до абсолютно тихой мемориальной комнаты Павлика Морозова. Здесь было совсем уж чисто и светло, нестерпимо ярко горела люстра, а перед портретом стояла стеклянная банка с цветами и скучал на карауле высокий парень в белой рубашке. Он погрозил мне кулаком, но не решился сойти с места, пока я обходил комнату кругом.
Комната была пуста. В ней было только высокое полукруглое окно, портрет, банка с цветами и часовой. О Павлике Морозове я не знал в ту пору почти ничего. И дома, и в школе как-то стеснялись рассказывать о деталях его подвига, хотя
чего тут стесняться – бывают такие отцы, на которых хочешь не хочешь, а побежишь докладывать.
Поэтому Павлик был для меня просто пионером-героем, которого убили враги.
Тихая смерть ребенка очень соответствовала моему лирическому настрою. Я посмотрел-посмотрел на портрет и вдруг заплакал.
Парень на посту, удивленно хлопая глазами, смотрел на меня.
– Ты чего, дурак, что ли? – пробасил он, видимо, пытаясь меня успокоить.
Я махнул на него рукой и снова выбежал в коридор.
* * *
Здесь меня и нашла мама, приближавшаяся ко мне быстрыми взволнованными шагами.
– Пойдем! – закричала она. – Тебя согласились взять в оркестр народных инструментов!
Видимо, мама сумела обаять руководителя оркестра прямо в холле, где он, высокий и застенчивый, раздевался в гардеробе для сотрудников. Навела на него сердобольная нянечка, с которой мама успела за эти мучительные вечера крепко подружиться.
– Василий Васильевич, вот он, – тащила она меня за собой, пока мы спускались в подвал. – Ничего не хочет, всех стесняется. Дайте ему какой-нибудь инструмент.
– Пожалуйста! – сказала Василий Васильевич и выдал мне четыре деревянные ложки.
– Ой, а мандолину нельзя? – расстроилась мама.
– Милочка! – обиженным скрипучим голосом громко сказал Василий Васильевич. – Мы же готовимся к районному смотру, репетируем программу! Всему свое время! Или вы не хотите?
– Хотим! – испуганно закричала мама.
– Теперь так, – деловито сказал Василий Васильевич. – Занятия три раза в неделю, в семь вечера. Трудно, я понимаю, но... Домашние задания готовить обязательно! – он недоверчиво посмотрел на меня.
– Вот смотри! – он взял в сухую огромную ладонь две ложки и пробарабанил по колену четкий ритм. – Давай.
Ложки в руке не помещались. Я пробарабанил ритм по столу.
– Да нет же, нет! – вдруг тонко и страшно закричал Василий Васильевич. – Это не тот ритм! Слушай внимательно!
...Теперь-то я понимаю, что, согласись я работать у Василия Васильевича на ложках, быть мне через годик-другой в местном вокально-инструментальном ансамбле вторым или даже первым ударником. А там, глядишь... и жизнь сложилась бы иначе! Да что теперь говорить!
